Невесты Аллаха; Лица и судьбы всех женщин-шахидок, взорвавшихся в России
Шрифт:
Хаджиева Айман Вагетовна родилась 26 июля 1974 года в селе Теплые Ключи Катарского района Ростовской области. С 1995 года проживала со своей матерью в селе Старая Сунжа Чеченской республики.
Хаджиева Коку Вагетовна родилась 9 апреля 1976 года в селе Кичкино Ростовской области. В 1995 году переехала с село Старая Сунжа. Жила вместе с матерью и старшей сестрой. При себе имела карточку метро — последняя поездка датирована 22
21 час 39 минут.
Там, на «Норд-Осте», скрываясь под черными одеждами и паранджой, были две женщины, в которых текла одинаковая кровь. Две родные сестры.
Удивительно: они отнюдь не молоденькие девочки, которые шли погибать ради Аллаха. Они взрослые женщины, которые уж наверняка сто раз подумали, прежде чем согласиться на такое. Коки 26 лет, Айман 28 лет. Черноволосые, темноглазые. Обе они погибли. Выстрелы в голову. Изможденные лица. Конец.
Я еду в село, где находится их отчий дом.
Кирпичный дом за зеленым металлическим забором. Зима никак не договорится с весной, на дорогах тает снег и бегут ручьи.
Захожу во двор, пустой, с асфальтной дорожкой. Стучусь в дверь. Дверь распахивается, на пороге стоит пожилая женщина. Голубой платок, из-под которого выбиваются седые пряди.
— Вы Хаджиева?
— А вы кто?
Она бегло оглядывает меня и моих спутников — военных людей с оружием. На чеченском о чем-то их спрашивает. Беспокоится.
< image l:href="#" />— Ваши дочери… — пытаюсь я как-то начать разговор.
Она резко обрывает:
— Они в Турции, вышли замуж, уехали, я ничего о них не знаю.
Я растерялась. Слишком расходилась ее бойкая, уверенная речь с потерянным видом матери, убитой горем.
— Нет, ваши дочери не в Турции, — приходится оборвать ее. — Ваши дочери были на «Норд-Осте». Разве вы об этом не знаете?
— Какой «Норд-Ост»? — с тревогой спрашивает она и смотрит в упор, словно пытается прочесть мои мысли где-то в затылке.
«Кто ты? Что тебе нужно?» — серые потухшие глаза сверлят меня насквозь.
— Ваши дочери, Айман и Коку, были на «Норд-Осте», они участвовали в захвате заложников, и вы уже об этом знаете, так как еще осенью ФСБ подробно вас об этом допрашивала, — я говорю немного резко, но точки над «i» приходится расставить сразу, чтобы меня не выгнали за ворота, сказав, что все это — клевета.
— Пройдемте в дом, — говорит она.
Я разуваюсь, прохожу в комнату, сажусь на краешек дивана. Горшки с цветами на подоконнике, упаковки лекарств на столе, и первое, что поражает меня: чемоданы.
Упакованные чемоданы — на шкафу, за диваном, у входной двери. Похоже, хозяйка готовится к отъезду. В воздухе висит какая-то малопонятная
И вот передо мной сидит полная пожилая женщина с распухшими синими венами на ногах. Женщина, у которой очень странные глаза. Погасшие. Набухшие слезами, которые она, видимо, проливает только ночью, чтобы никто их не видел.
Она говорит тихо, словно заранее выученную речь. Эмоций — ноль.
— В конце лета мои дочери вышли замуж. Айман пришла и сказала: мама, я замуж выхожу. Все вещи свои забрала и ушла. Коку? То же самое, замуж она вышла, с Айман разница была месяц где-то. Обе ушли из дома, одну меня оставили. Потом пришла Айман и говорит: мам, я в Турцию поеду за товаром, надеюсь, что все получится. Мне обещали помочь с поездкой. Денег можно заработать. И все, в начале осени она так приходила, потом, видно, уехала, и я ничего о ней не слышала.
— А Коку?
— У нас обычаи такие: если дочь выходит замуж, они живут своей жизнью. Мать не лезет. Они сами по себе. Живут в мужниной семье. И я с ними поругалась: года не прошло, как мой муж умер, траур у нас, а они замуж повыскакивали. Отрезала я их от себя. Но в то, что они там были, я все равно не поверю. Мало ли что говорят. Где доказательства, что они там были? Что их убили? Это все слова…
— У вас есть фотографии ваших дочерей, хочется взглянуть, какими они были. На вас похожи?
Она быстро подводит черту под нашим разговором:
— Они забрали все свои фотографии, даже детские. Все забрали свое. Ни вещички, ни фотографии не оставили.
О чем можно говорить с матерью, которая «отрезала» от себя родных дочерей?
Она провожает меня до двери. Со двора вбегает мальчишка лет десяти.
— Он сын Ко…
— Мой сын, мой последний сын, — так же резко обрывает она мою мысль.
Я уезжала, глядя на седую женщину, рядом с которой стоял худенький черноглазый мальчонка. Как странно смотрелись они, грузная пожилая женщина и этот юркий мальчишка. Неужели и вправду ее сын?
Она смотрела вслед моей отъезжающей машине, словно хотела удостовериться, что я уезжаю и больше не вернусь.
Я не смогла забыть ее. Ее странный взгляд, от которого становилось как-то неуютно. Глаза, из которых даже слезинки не упало, когда ей говорили о ее убитых дочерях. Чемоданы в комнате — значит, она спешила уехать. От чего и куда она бежит?
На следующий день я получаю удивительную информацию: Хеда Хаджиева, мать двух сестер, должна уехать в Баку, где получит завещание — обещанный гонорар за поход дочерей в Москву.