Невезучие
Шрифт:
Вдруг до слуха Компаны донеслось урчание автомобильного мотора. Похоже, невезение Перена действовало, только когда он находился в здравом уме и твердой памяти.
Через пару минут на шоссе со стороны Сьюдад-Реаля показался грузовик, за рулем которого восседал крестьянин в сомбреро, с сигарой в зубах и большими висячими усами. Рядом с ним сидела его жена, а в кузове мычало и блеяло несколько голов крупного и мелкого скота.
Компана выбежал на дорогу, размахивая руками.
Грузовик остановился. Оказалось, что крестьянское семейство возвращалось из Сьюдад-Реаля, где
Добрые люди немедленно согласились помочь. Они даже были готовы развернуть машину и ехать обратно в город, но жене крестьянина пришла в голову более разумная мысль. С женами так иногда бывает. Она предложила отвезти раненого в деревню, до которой было километров на двадцать ближе, чем до Сьюдад-Реаля, и там тоже была больница. Естественно, при католической миссии. Пусть врач осмотрит Перена, а потом, если потребуется, можно будет вызвать вертолет и перевезти Франсуа туда, где ему смогут оказать более квалифицированную помощь. Очень разумное предложение!
Компана устроился в кузове, положив голову Франсуа себе на колени, чтобы уберечь его от тряски, и грузовичок тронулся в путь.
Минут через сорок они без всяких приключений добрались до деревни и въехали в ворота миссии.
«Черт побери! — подумал Компана. — А ведь если бы я дал Перену себя уговорить, мы могли добраться сюда часа за три. И он был бы сейчас жив и здоров. Правда, идти надо было в обратную сторону!»
К грузовику подбежали санитары с носилками. За ними, в черном одеянии и белом чепце, шествовала пожилая монахиня. Очевидно, она была здесь главной. Крестьянин стянул с головы сомбреро и перекрестился.
— Не беспокойтесь, сеньоры! — сказала она. — Больному будет оказана вся необходимая помощь.
— Ваше, ваше… — пробормотал Жерар, пытаясь подобрать нужное слово.
— Можете называть меня сестра Моника, — подсказала монахиня.
— Так вы — француженка! — обрадовался Компана.
— Да.
— Мы тоже французы, — сказал Жерар. — Мы здесь в спасательной экспедиции. Я прошу вас сделать все, что в человеческих силах, чтобы его спасти!
— Это ваш родственник?
— Больше чем родственник! — произнес Компана вслух, а про себя подумал: — «Это мое второе Я».
— Хорошо, — кивнула сестра Моника. — Ему будет обеспечен самый лучший уход. Мы всегда все делаем для наших пациентов, кто бы они ни были. Сейчас я должна идти, чтобы отдать необходимые распоряжения. А вы зайдете ко мне примерно через час и все подробно расскажете.
Час спустя Перена после операции перенесли в палату и уложили на кровать. Его обритую голову украшал тюрбан из белых бинтов, а на губах играла блаженная улыбка.
Накрыв Франсуа одеялом и поправив подушку, санитары вышли из палаты, оставив больного приходить в себя после наркоза. По дороге один из санитаров привычным движением подоткнул одеяло на соседней кровати, где лежал второй пациент. На его губах играла такая же блаженная улыбка, а голову украшал такой же тюрбан из марли и ваты.
В назначенный срок Компана был в кабинете сестры Моники.
— С вашим другом все будет в порядке, — сказала она. — Операция прошла
— Спасибо вам, — произнес Жерар. — Вы сняли камень с моей души.
— Похоже, что не совсем, — заметила монахиня, проницательно посмотрев на него. — Рассказывайте!
И Компана начал рассказывать. Он рассказал ей все. Как пропала мадемуазель Жюли Мортан. Как ее отец нанял его, Жерара Компану, для поисков дочери. Как ничем завершилась его первая поездка в Мексику. Рассказал о теории доктора Мийярда, о встрече с Франсуа Переном, об их совместных приключениях, о возникших надеждах и об их окончательном крушении.
Сестра Моника оказалась хорошей слушательницей. Она ни разу не перебила Жерара и только поощрительно кивала головой, когда в его рассказе возникала пауза.
— То, что вы рассказали, очень интересно, — сказала она, когда Компана закончил свой рассказ. — Я понимаю, что вы вместе с Переном пережили за эти дни столько, что он стал для вас больше, чем другом. Он стал частью вас самого. Но не это вас мучит. Я понимаю, что вы волновались за его жизнь, но теперь опасения остались позади. Его здоровью ничего не угрожает. И тем не менее, ваша душа не на месте. Можете рассказать мне все. Ваши слова не выйдут за пределы этой комнаты. Может быть, я смогу вам помочь. Ведь не зря же католическая церковь изобрела институт исповеди. Ведь душу облегчает именно истинный рассказ о своих деяниях, а вовсе не отпущение грехов. Попробуйте!
И Компана решился. Он рассказал сестре Монике все о своих мыслях, о своем отношении к теории доктора Мийярда, о своем взгляде на везение и невезение, о своей теории, которая казалась такой стройной и так бесславно рухнула. И, главное, о том, что и сейчас, несмотря на полную и безоговорочную капитуляцию перед очевидными фактами, его, Компану, мучит вопрос: в чем же была его ошибка?
— Я думаю о своем друге, которого использовали в качестве подсадной утки, а в голове моей крутится мысль: в чем же я был не прав? Я знаю, что есть отец, потерявший свою единственную дочь, а меня интересует только одно: в чем же я ошибся? Я понимаю, что это не имеет никакого значения в сравнении с человеческой жизнью, даже с двумя жизнями, но не могу не думать об этом!
Компана закончил свой рассказ, но еще несколько минут в комнате стояло молчание. Наконец, монахиня его нарушила.
— Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать. Мне тоже однажды довелось пережить нечто подобное. Ведь не всегда я была монахиней. Вы построили стройное здание, некую систему, которая прекрасно объясняла, все, что с вами произошло. И вы рассчитывали на ее прогностические возможности, на ее способность предсказывать будущее. Ах, как мы хотим знать будущее! И тогда можно снять с себя ответственность — ведь все было предопределено заранее. Что может быть приятнее, чем переложить ответственность на кого-то другого?