Невидимки
Шрифт:
И опять она пожимает плечами. Я прихожу к выводу, что мне нравится, когда она это делает.
— Не знаю. Может, его исцелило чудо свыше. Может, у него было что-то другое. Не эта болезнь.
— Она бывает только… у мальчиков?
Лулу поднимает на меня глаза. В них плещется боль. Это я причинил ей эту боль.
— Да, похоже на то, — отвечает она.
— Простите, пожалуйста.
Она снова берет себя в руки. Словно кнопками скрепляет: щелк, щелк, щелк.
Я думаю о ее браке. Интересно, у нее были дети?
Она опускает голову, смотрит на часы:
— Мне пора на работу.
— Конечно. И кем же вы работаете?
— Танцовщицей на дискотеке.
— Здорово.
На ее губах мелькает саркастическая
— Я сиделка.
— Здорово.
— Мне нравится эта работа.
— Вы работаете в доме престарелых?
— Нет, частным образом.
— Что ж, спасибо, что согласились со мной встретиться и поговорить.
— Удачи.
— Можно позвонить вам еще? — Похоже, я выразился не слишком удачно. — Если вдруг откроются какие-нибудь новые обстоятельства?
Она в который раз пожимает плечами. Ее плечи напоминают мне крылья — она расправляет их, готовясь сбросить.
— Звоните. Кто вам запрещает?
Лулу выходит из паба, а я слушаю удаляющийся перестук ее каблуков по мостовой — ни дать ни взять метроном, отсчитывающий убегающее время.
Если то, что она сказала, — правда, это ужасно. А я думаю, что это правда. Где-то я слышал что-то похожее… вроде бы про русских царей — у них, кажется, было какое-то заболевание, которое поражало только мальчиков, наследников престола. Это еще как-то связано с королевой Викторией, если я ничего не путаю, но как именно, вспомнить не могу. Мой отец наверняка знал. А если и не знал, то в два счета нашел бы в энциклопедии. «Книга знаний» досталась в наследство моему брату Тому. Джен утверждала, что от страниц воняет, и была против того, чтобы держать ее в доме.
16
Джей-Джей
Чем плоха жизнь в трейлере, так это тем, что никого к себе не пригласишь. Я не раз замечал, как это делают мои одноклассники, особенно девчонки: болтают о чем-нибудь после уроков или идут на автобусную остановку, и одна говорит другой — а пойдем ко мне? Сделаем вместе уроки, или чайку попьем, или «Пет шоп бойз» послушаем. Запросто. Без проблем. И они садятся в автобус и отправляются развлекаться.
Я никогда не хожу на автобусную остановку, потому что рядом с нашей стоянкой никакие автобусы не останавливаются. Обычно за мной заезжает мама, нередко на том самом фургоне, на котором занимается развозкой, — это может быть фургон цветочника или хлебовозка. Однажды, к моему стыду, она приехала за мной на рефрижераторе с гигантской надписью «Лучшие колбасы» на боку. Дэнни Синклер и Бен Гольдман — ну кто ж еще? — это видели, и ко мне почти на целый год приклеилось прозвище Колбаса. Иногда мама приезжает на дедовой машине, и это круто, потому что у деда «БМВ». Время от времени меня подбирают ба или дед, причем делают они это исключительно, когда им удобно, поэтому мне не раз приходилось топтаться на углу, вероятно вызывая у людей подозрения. В таких случаях мама потом кричит на своих родителей, но скорости им это не прибавляет. Когда она выражает им свое недовольство по какому угодно поводу, они каждый раз отвечают, что она должна сказать им спасибо за то, что они вообще приняли ее — со мной вместе — обратно. И я привык ждать.
Лишь однажды я сделал попытку пригласить кого-то к нам. Это была Стелла Барклай. Я тогда только начал ходить в эту школу и думал, что Стелла мой друг. Не знаю, друзья мы теперь или нет. Она одна из самых приятных девчонок в нашей школе, и мы несколько раз очень хорошо поболтали. Ей нравится та же музыка, что и мне, — это она навела меня на «Смитов», которых я теперь слушаю, и не только потому, что моя фамилия тоже Смит. Но недавно Стелла сошлась с Кэти Уильямс, и когда они вместе, она со мной почти не разговаривает. Такое впечатление, что она даже перестала меня замечать. А я ей не навязываюсь.
В общем, это было в прошлом году.
Стелла принялась разглядывать остальные трейлеры со смесью страха и интереса. Я знаю, она никогда прежде не видела своими глазами цыганского табора, но, возможно, слышала россказни о том, какие все цыгане грязные и ужасные или что-нибудь в этом духе. Наверное, это было довольно странное зрелище, все эти трейлеры на заасфальтированных площадках, машины, горы мусорных пакетов, сваленных в одну большую кучу вместо контейнера. Повсюду бегали своры собак. Но никакой грязи там не было. Дед вышел из своего трейлера и уставился на Стеллу довольно неприветливо, и даже после того, как я их познакомил и он сказал «очень приятно», вид у нее все равно остался такой, как будто она его боится.
Мы пошли в наш трейлер, в котором мама навела красоту. Все, как обычно, блестело чистотой, мама приготовила чай и бутерброды с сыром. Она даже купила пирожных.
Трейлер вызвал у Стеллы искренний интерес. Она заглянула в кухонный отсек и удивилась тому, что там нет раковины, и мама объяснила ей, что мы моем все в разных тазах, а грязную воду выливаем. Использованная вода — это мокади, грязнее грязного. Ну, не будете же вы стирать одежду и мыть то, что потом потянете в рот, — например, вилки — в одном и том же тазу. Это же отвратительно. Стелла кивнула и сказала, что понимает.
В мою комнату мы, конечно, уйти не могли, потому что у меня ее нет. Мы уселись на диван, и мама принялась задавать скучные взрослые вопросы вроде того, какой у Стеллы в школе любимый предмет и давно ли ее семья живет в этих краях. И впервые в жизни мне стало в нашем трейлере не по себе, одолел какой-то зуд, будто по мне ползали мерзкие жучки, и я ничего не мог с этим поделать. Вдруг стало трудно дышать, появилось такое чувство, что я вот-вот взорвусь. Когда мама сказала, что оставит нас ненадолго и сходит к бабушке, я подумал, что умру, хотя в глубине души мне страстно хотелось, чтобы она замолчала и куда-нибудь свалила. Когда она вышла, повисло молчание.
Стелла поскребла каблуками и спросила:
— Неужели вы действительно тут живете? Вдвоем с мамой?
Голос у нее был недоверчивый. Не издевательский, нет, просто она, похоже, на самом деле не могла понять, как мы ухитряемся тут помещаться.
— Ну да.
— А где твоя кровать?
— Так вот же.
Я похлопал ладонью по топчану, на котором мы сидели.
— Но неужели у тебя нет вообще никакой возможности уединиться?
Подумав, я сказал:
— Ну, практически нет. Разве что задернуть вот эту занавеску.