Невидимый город
Шрифт:
Ребенок смеется, тянет женщину за волосы, та осторожно гладит его ручку.
Глас кидается к печке, начинает шарить за нею, бормочет обрывки заклинаний.
Женщина сажает ребенка на лавку, подходит к колдуну, и ее белые прохладные ладони смыкаются на его шее.
Глас хрипит, безуспешно отбивается, потом затихает.
Кали возвращается вечером и закрывает остекленевшие глаза деда. Зажигает восковую свечу, садится за стол, подпирает голову руками.
Вот и прошляпил, пропала дедова Сила, утекла невесть куда! И даже выругаться как следует нельзя. Ночью, да еще при мертвеце – беды потом не оберешься.
Кали размышляет, как бы положить старика в гроб, чтобы никто не увидел его свернутой шеи. Увидят, так на кого подумают? Ясно на кого.
И еще о многом нужно подумать.
Кали смотрит на огонь
Наступает осень.
Часть вторая. Белый рыцарь. Осень
Побеждаешь потому, что позднее неприятеля устрашаешься, в этом вся тайна. Нет полководца, который не страшился бы за исход сражения; надо только припрятывать в себе этот страх как можно дольше. Лишь этим приемом пугаешь противника, и успех становится несомненным.
Глава 17
Карстен был встревожен:
– Ведьма! Я брата потерял!
– Жаль.
– Ведьма! Я не шутки шучу! Мы в столице Рейна один раз чуть не у самых ворот из повозки вытащили. Он к чужанам удрать собирался!
– Ладно, а сейчас-то чего орать?
– Как это чего? Ищи давай!
– Я?
– А кто ж еще? На воду посмотри или в шар хрустальный. Есть у тебя хрустальный шар?
– Да откуда ж?
Разговор получался весьма примечательный. И не столько из-за слов, сколько из-за того, как стояли собеседники. А именно: Десси замерла, коленопреклоненная и с тряпкой в руках, посередине огромной замковой лестницы, а Карстен стоял внизу этой лестницы. Вот и получалось, он – маркграф и доменос – на ногах, но смотрит снизу вверх; она – на коленях, но стоит выше. Словом, картинка эта прекрасно отражала двоевластие, сложившееся по осени в Луневом Гнезде. Вернее, многовластие, поскольку Мильда также заявляла свои права на главенство, а Радка с Рейнхардом и вовсе отбились от рук.
– Ведьма! Ты уснула?
Десси бросила тряпку, вытерла руки о подол. Все равно юбка старая, Гнешкина, давно на лоскутки изрезать пора. Думаете, трудно замок расколдовать? Трудно конечно, но это все ерунда. Вы попробуйте его после этого отмыть! Причем не от колдовства, а от обыкновенной человеческой грязи и гнили. Вот когда руки-то по-настоящему отваливаться начнут! Радка, конечно, трудится как сумасшедший дятел, но на много ли ее силенок хватит? Мильда считает, что графской кормилице зазорно работой руки портить. Гнешка и прочие деревенские бабы приходят иногда помочь, но у них свои дела, огородные. Сейчас не поспеешь, зимой придется зубы на полку класть. Вот и приходится Десси быть одной за всех. А тут еще доменосу новая вожжа под хвост попала.
– Ведьма!
– Ладно, пойду поищу.
Чтобы не вступать в дальнейшие разговоры, Десси поднимается по лестнице и сворачивает в библиотеку.
Библиотека прежде была, наверное, просто клетью. Немногочисленные книги, большую часть которых составляют родословные рода ди Луна, маркграфы попросту покидали в сундуки. В два маленьких окошка под самым потолком пробиваются косые солнечные лучи.
В библиотеке сейчас хозяйничает Дудочник. Роется в сундуках, вытягивает на свет очередную книгу, рассматривает и, чаще всего, раздирает на две части, бросая переплет в одну сторону, страницы – в другую.
– Ну что, есть что-нибудь? – спрашивает Десси.
– Да нет, бред один. Гадание почему-то на вспоротом овечьем брюхе. А что было путного – отсырело и сгнило давно.
– Ты росписи здешние ищи. Какая деревня сколько замку платила, откуда хлеб, откуда мясо и прочее везли, сколько латников выставляли.
– За дурака держишь?
– Ну и что, нашел чего-нибудь?
– Милая моя! Ты думаешь, пока тут народ мер, как мухи, никому в голову не пришло эти самые росписи уничтожить?
– Так они ж читать не умели!
– Думаешь, так-таки все и не умели?
– Ладно, ищи, не умничай. Да, вот еще, ты младшего княжича не видел?
– Здесь?
– И то верно. Ладно, пойду дальше искать.
– Десс, постой!
– Что? – Она оборачивается.
– Ты чего дерганая такая стала? Чего из шкурки вылезаешь?
Десси разводит руками, притворяет дверь, садится на пол.
– Я не знаю,
– Ты чего от меня ждешь? – спрашивает вдруг Дудочник.
Десси, пораженная, замолкает.
– Ты чего ждешь? – повторяет маленький человечек. – Чтоб я тебе пообещал, что все в порядке будет? Или чтоб помог отсюда убраться? Так знаешь же прекрасно, что я не могу ни того ни другого. Уйти ты сама не уйдешь – на кого Радку бросишь?
– Много ей от меня пользы! – ворчит Десси.
– Много или нет, не знаю, а деваться ей без тебя точно некуда. Ты думаешь, в Купель сейчас кого-нибудь пропустят, когда уже чужане на носу? А что до того, как перезимовать, – сам пока не знаю. Знаю только, что из жизни кусок не вырежешь, всю зиму, как медведь, не проспишь. А еще знаю, что лучше быть поденщиком на земле, чем царем над мертвецами. Так что живи, думай, на брюхе ползи, если придется. Деваться тебе некуда. Мы с тобой все повязаны – кто любовью, кто ненавистью, и захочешь уйти – не уйдешь. Живи. Как-нибудь да проживется. Что-нибудь да получится. Дорога у тебя одна – и вовсе не за Меч Шеламский. Поняла?
– Что с чужанами будем делать? – устало спрашивает Десси. – Они уже вот-вот назад покатятся.
Дудочник трет переносицу.
– Как говорил один узкоглазый человек: «Не считай войск противника, идущих в атаку, но сделай так, чтобы у тебя было нечто, что невозможно атаковать». Что в нашем случае может означать…
Дослушать Десси не успевает.
Снизу, из подвала, доносится громкий отчаянный вопль.
Глава 18
В Королевстве говорили, что лошадью, женщиной и замком владеет тот, кто держит их за сердце. Ни лошади, ни женщины у Рейнхарда пока не было, но вот замок был, что бы по этому поводу ни думали кормилица с братцем.
А коль скоро замок был, нужно срочно отыскать его сердце. Вот за этим Рейнхард и полез в подвал. Прочие этажи и башни он еще до отъезда в столицу облазил.
Поднял крышку люка на полу в кладовой, оттащил подальше, чтобы ее кто умный ненароком не задвинул, спустил вниз деревянную лестницу – она как раз у стены стояла – и полез. Сначала сплошное мученье со свечкой: она, гадюка, все норовила на пальцы горячим воском капнуть, потом Рейнхард догадался ее наискось держать. Слез, глаза закрыл, приучил к темноте, потом открыл, свечу подальше отставил, вокруг поводил – осмотрелся. Галерея как галерея: широкая. Свеча вниз – под ногами сухо, свеча вверх – свод тоже хороший, сухой, надежный, мышей летучих нигде не висит – хорошо. Осторожненько пошел вдоль стены, держа свечку впереди себя. Насчитал по стенам четыре двери: две с одной стороны, две – с другой. Шагов через тридцать коридор колено сделал, пошире стал, еще одну дверь на двух засовах да на двух замках миновал, а потом вверх пошел и вовсе кончился – у шестой двери, самой большой и тяжелой. Рейнхард в нее плечом ткнулся: она не шелохнулась даже, видать, снаружи была закрыта.