Невидимый всадник
Шрифт:
Я была подавлена: выходило, что мы заново изобретали велосипед?
Шумилов пожал плечами:
— В следствии невозможно заново изобретать велосипед: один и тот же факт может быть интерпретирован по-разному. И в конце концов мы не знаем, что известно им, может быть, наши данные повернут ход дела.
Вскоре у нас в камере появился молодой человек в военном, с одной шпалой в петлице.
Имея несерьезную фамилию Котиков, он пытался восполнить этот недостаток преувеличенной солидностью в разговоре и во всей повадке.
И все-таки это мы раскрыли загадочное убийство в гостинице «Шато». Мы вышли на Левшина и установили его связи…
А Котиков, который вел дело контрреволюционной организации «Возрождение» и арестовал по этому делу «Левшина», понятия не имел о Крайнове…
— Обвиняемые показания дали, но мне все время не хватает какого-то звена, — признался Котиков. — Должен был быть у них человек для связи: так по всем данным получалось, а они насчет этого молчат…
Еще бы они говорили, раз следствию ничего не известно!
Конечно, я хотела знать, что там происходит дальше, что выяснилось насчет Крайнова, кто расправился с ним… И я не могла скрыть свой интерес от Шумилова. Но, к моему удивлению, он его не разделял. Дело от нас ушло, и все было для него кончено. Почему? Он объяснил мне:
— Как следователям, здесь нам с вами делать нечего: это не наша компетенция. А вы интересуетесь делом из других побуждений…
— Из каких это других? — спросила я, задетая его тоном.
— Вам интересно это просто как житейская история.
— Определенно. А почему бы нет?
— Потому нет, что просто житейские истории не предмет уголовного права.
Так как я молчала, он добавил:
— А вы вообще склонны интересоваться всякими побочными обстоятельствами…
Вероятно, Шумилов был прав: меня часто привлекали вовсе не юридические «казусы», а просто житейские коллизии… Что-то было мне дорого в сложных человеческих связях, которые я старалась сохранить в памяти. Для себя… Зачем? Этого я не знала.
В данном случае мне почему-то показалось, что шумиловские ламентации имели одну цель: помешать мне встретиться с Котиковым — как иначе я могла бы узнать, что дальше?
Но я все же узнала… Это действительно была вполне «житейская» по тем временам история!
Олег Крайнов родился в Краснодаре. Отец его служил в царской армии и пропал без вести в конце первой мировой войны. Мать умерла от тифа. Юноша остался один. Друзья отца устроили его рассыльным в торговую контору.
Перед тем как белые покинули город, Олега вызвали в контрразведку. Пожилой офицер, Илья Салаев, долго говорил с ним, ласково внушал, что он должен «послужить святой России», как служил его отец.
От Олега требовалось только одно: давать у себя дома приют людям, которых будут присылать в «большевистскую
Так Олег Крайнов стал пособником разветвленной контрреволюционной организации, имевшей своих эмиссаров во всех крупных городах Украины. Когда положение Крайнова показалось его хозяевам шатким, они перебросили его в наш город, инсценировав самоубийство. Легализацию Крайнова провели по документам Дмитрия Силаева. «Подпирать» их должны были именные часы Ильи Силаева.
Олегу следовало поселиться в гостинице, а затем переехать на подобранную ему квартиру.
Человек, носивший имя Никиты Левшина, был одной из основных фигур в организации, прикрытие он имел крепкое: мастер по счетным машинам. Это давало ему возможность устанавливать связи в самых разных учреждениях. Олега прочили в хозяева явочной квартиры. Как вещный пароль, ему была вручена кнопка с цифрой 4. Но Олег стал уклоняться от встреч, ускользал… Ему перестали верить. Было принято решение: «Убрать Крайнова».
Убийцы получили указание изъять у Крайнова вещный пароль и бумаги, могущие навести на след.
Кнопку с цифрой 4 они не нашли, но в корзине для бумаг отыскали смятое письмо, которое могло подкрепить инсценировку самоубийства…
Мне очень хотелось посмотреть настоящих белогвардейцев, и Котиков меня приглашал… Но Шумилов сказал, что это «совершенно незачем»: мол, моя специальность вовсе иная.
— А как же с повышением уровня политической бдительности? — спросил лукавый Котиков.
— Бдительности у нее и так хватает! — ответил Шумилов невежливо.
По-моему, он просто боялся, чтобы Котиков не сманил меня на свою работу.
Мне это польстило. А с Васей Котиковым мы стали встречаться на катке.
По своему служебному положению я носила оружие: крошечный пистолет заграничного происхождения, системы «Эва». Этому нежному названию я и была обязана тем, что в моем владении оказалась изящная вещица размером не больше моей ладони, с перламутровой насечкой и пятью патронами в обойме. Подарил мне «Эву» судья Наливайко, посчитавший для себя неприличным носить «дамское оружие», да еще с дамским названием.
Да, оружие «Эва» — почти Ева! — совсем не подходило судье Наливайко, детине с коломенскую версту ростом, с буйной шевелюрой, бывшему матросу с Балтики. Он носил тельняшку под кожаной курткой. Маузер в деревянном футляре висел у него на длинном ремне и хлопал по голенищу.
«Эва» досталась ему на операции в каком-то особняке при разгроме белогвардейской организации, в которой играла большую роль одна бывшая графиня. Она, как рассказывал Наливайко, «палила из «Эвы» напропалую».
Название «Эва» звучало не в духе времени. Время было суровое, и слова произносились соответствующие.