Невидимый

Уэллс Герберт Джордж

— Не дышитъ, — сказалъ онъ. Не слышу сердца. Бокъ… О, Господи!

Старуха, выглядывавшая изъ-подъ локтя огромнаго матроса, вдругъ громко вскрикнула.

— Глядите! — сказала она и протянула впередъ морщинистый палецъ.

И, взглянувъ по тому направленію, куда она показывала, вс увидли тонкую и прозрачную, будто сдланную изъ стекла, — такъ что можно было разсмотрть вс жилы и кости, — неподвижную, безсильно повисшую руку. Она туманилась и мутнла на ихъ глазахъ.

— Ого! — крикнулъ полицейскій. Вотъ и ноги показываются!

И

такъ, начиная съ рукъ и ногъ и медленно расползаясь по членамъ до жизненныхъ центровъ тла, продолжался этотъ странный переходъ къ видимой тлесности. Это было похоже на медленное распространеніе яда. Прежде всего показывались тонкія блыя жилки, дававшія какъ бы слабый очеркъ органа, затмъ стекловидныя кости и сложныя артеріи, затмъ мясо и кожа, сначала въ вид легкаго тумана, но быстро тускнвшія и плотнвшія. Вскор стало видно раздавленную грудь и плечи, и тонкій очеркъ осунувшагося, разбитаго лица.

Когда, наконецъ, толпа дала Кемпу встать на ноги, на свободномъ пространств посредин обнаружилось распростертое на земл голое и жалкое тло молодого человка, лтъ тридцати, избитое и искалченное. Брови и волосы у него были блыя, не сдые, какъ у стариковъ, а блой близной альбиноса, глаза — какъ гранаты. Руки были судорожно стиснуты, глаза раскрыты, на лиц застыло выраженіе гнва и ужаса.

— Покройте ему лицо! крикнулъ кто-то. Ради Бога, закройте ему лицо!

Его покрыли простыней, которую кто-то пронесъ изъ «Веселыхъ игроковъ», и внесли въ домъ.

Такимъ-то образомъ, на грязной постели, въ убогой, полутемной конур, среди невжественной, возбужденной толпы окончилъ въ невыразимомъ бдствіи свою странную и ужасную карьеру Гриффинъ, первый изъ людей ставшій невидимымъ, Гриффнъ, — самый даровитый физикъ, какого когда-либо видлъ свтъ.

Эпилогъ

Такъ кончается исторія странной и злой судьбы Невидимаго. Если вы хотите узнать о немъ еще что-нибудь, ступайте въ маленькую гостиницу близъ Портъ-Стоу и поговорите съ хозяиномъ. Вывска этой гостиницы — пустая доска, гд изображена къ одномъ углу шляпа, въ другомъ сапоги, а названіе ея стоить въ заголовк этой книги. Хозяинъ — низенькій и толстенькій человчекъ съ цилиндрическимъ носомъ, щетинистыми волосами и спорадическимъ румянцемъ лица. Пейте не скупясь, и онъ не скупясь разскажетъ вамъ все, что случилось съ нимъ посл описанныхъ выше событій, разскажетъ и о томъ, какъ судъ старался «облапошить» его, отобравъ найденныя у него деньги.

— Какъ увидали они, что деньги-то совсмъ неизвстно чьи, такъ и стали, — чортъ бы ихъ побралъ! — на то воротить, будто я — все равно, какъ кладъ. Ну, какой же я кладъ, посудите сами! Потомъ одинъ баринъ давалъ мн по гине въ вечеръ, чтобы я разсказывалъ все, какъ было, въ одномъ увеселительномъ собраніи. «Такъ», говоритъ, своими словами разсказывай, только одного не поминай.

Если же вы захотите сразу прервать потокъ его воспоминаній, — стоитъ только спросить, не были ли замшаны

въ дл какія-то рукописныя книги. Онъ согласится, что были, и начнетъ объяснять вамъ, что и теперь многіе воображаютъ, будто он у него, но помилуйте, что вы это! — у него ихъ нтъ.

— Ихъ взялъ, и упряталъ куда-то самъ Невидимый, еще когда я въ Портъ-Стоу удралъ. Что он у меня, — это все выдумки мистера Кемпа.

Затмъ онъ впадаетъ въ задумчивость, наблюдаетъ за вами украдкой, съ безпокойствомъ теребитъ очки и, наконецъ, уходитъ изъ-за прилавка.

Онъ — холостякъ, испоконъ вка имлъ наклонность къ холостой жизни, и въ дом нтъ ни одной женщины. Вншнимъ образомъ онъ застегивается, — чего требуетъ его положеніе, — но въ боле существенныхъ и интимныхъ пунктахъ своего туалета, въ дл помочей, напримръ, все еще обращается къ бичевкамъ. Въ занятіи своемъ онъ не обнаруживаетъ большой предпріимчивости, но въ заведеніи его царитъ величайшій декорумъ. Движенія хозяина медленны, и онъ частенько задумывается. Въ деревн ему приписываютъ большой умъ и самую почтенную скаредность, а относительно знанія дорогъ въ южной Англіи онъ заткнетъ за поясъ самого Кобета.

Въ воскресенье, по утрамъ, каждое воскресенье круглый годъ, пока онъ запертъ отъ вншняго міра, и каждый вечеръ, посл десяти часовъ, онъ уходить въ свою маленькую гостиную, неся съ собою стаканъ джина слегка разбавленнаго водой, ставитъ его на столъ, запираетъ дверь, задергиваетъ шторы и даже заглядываетъ подъ столъ. Затмъ, убдившись въ своемъ полномъ одиночеств, отпираетъ шкафъ, ящикъ въ шкафу и отдленіе этого ящика и вынимаетъ оттуда три тома въ коричневыхъ кожаныхъ переплетахъ, которые и выкладываетъ торжественно на середину стола. Переплеты истрепаны и подернуты зеленой плсенью, такъ какъ книги однажды ночевали въ канав; нкоторыя страницы совсмъ смыла грязная мода. Хозяинъ садятся и кресло и медленно набиваетъ длинную глиняную трубку, пожирая глазами книги. Потомъ онъ тянетъ къ себ одну изъ нихъ, открываетъ ее и глубокомысленно перевертываетъ страницы то съ начала, то съ конца.

Брови его сдвинуты, и губы усиленно двигаются.

— Шесть, маленькое два повыше, крестикъ… и закорючка. Ну, и голова же была, нечего сказать!

Черезъ нкоторое время вниманіе его ослабваетъ, онъ откидывается на спинку кресла и щурится сквозь дымъ въ глубину комнаты, на невидимые простому глазу предметы.

— Сколько тайнъ, — говорить онъ, — сколько самыхъ диковинныхъ таймъ! Стоитъ мн одолть ихъ, и… Господи ты Боже мой! Я бы не такъ, какъ онъ… А просто бы…

Онъ затягивается трубкой и погружается въ мечты или, врне, въ единую, чудесную мечту всей его жизни. И, несмотря на вс непрестанныя усилія Кемпа, ни одно человческое существо, кром хозяина, не знаетъ, гд эти книги съ сокрытою въ нихъ тайною невидимости и множествомъ другихъ удивительныхъ тайнъ.

И никто этого не узнаетъ до самой его смерти.

КОНЕЦЪ.

1897