Невидимый
Шрифт:
Оборвать календарь, изнасиловать время, сделать так, чтобы головы дней скатывались быстрее — это ли не прекрасно? Не ободрительно?
Я сказал уже — я сильно устал. Я так измотан, что хотел бы спать дольше и лучше, чем смогу, закончив свою историю. Я жажду сна, более долгого и спокойного, чем тот, в который я погружусь, когда…
Когда остановится мое перо — не очень-то приятное представление. Перо остановится — и остановится что-то в голове. Нельзя же возвращаться, пережевывать свою жизнь вновь п вновь, сначала! Два года меня полностью поглощала эта работа. Когда я писал, то забывал о пустых днях настоящего. Я снова жил, снова метался. Теперь же приближается молчание. Но — что значит молчание для такого, как Швайцар?
Опять слушать вопли идиота, которого купают, опять спускаться с лестницы, садиться в машину заученным, небрежным движением, не взглянув на шофера; входить в кабинет, принимать сводки за день; подписывать заказы, разбираться в накладных, заходить в лаборатории, в цеха и снова царапать бумагу, считать, считать — и потом возвращаться в безрадостный семейный круг без семьи.
Как это я сказал — более долгий и спокойный сон? О, стоит мне только захотеть… В ящике моего стола, только руку протянуть, спрятан маленький металлический предмет; с его помощью, да с небольшой долей мужества (а его у меня хватает) я мог бы уйти далеко от подстерегающей собаки. Она бы уже никогда меня не настигла!
Но что скажет мой отрывной календарь? Еще подумает, глупец из глупцов, будто я испугался его дурацкой болтовни. Нет, Швайцары не бегут с поля боя, они — как тот чешский король… Но вижу, я заговариваюсь. Конечно, я ведь вдребезги пьян… Да и не совсем еще, слава богу, потерял интерес к жизни. Есть еще несколько забавных запутанностей, разрешение их может оказаться превосходным зрелищем.
Мне,
А в остальном… В остальном все мерзко.
Паржик, эта старая замирающая гусеница с беззубым ртом и извивающимся телом, Берта, Криштоф, завистливый и раболепный. Кати, превратившаяся в любовницу без жара и смелости, Петя, идиот, рвущий в клочки газету, — клочки бумаги, жизнь, разорванная в клочья…
А в календаре еще много других шуточек для простонародья. Например, эта: «Утро вечера мудренее». Что ж, до него недалеко, до этого утра, зимнего безрадостного утра, которое ждет меня… Представляю, как все эти серые фигуры в доме проснутся новым утром, как сам я проснусь в новое утро без надежд, представляю, что опять начнется для меня еще один хмурый, ненужный день, который не будет мудренее этого вечера!
Вижу себя — сонный призрак, он протирает глаза, затуманенные сигарным дымом, он весь окутан этим едким синим облаком, вонючим и мутным облаком… Какая пустота! Какое отчаяние!
Все еще скрипит мое перо, все царапает, мечется в судорогах бесплодной печали. Я ужасаюсь того мгновения, когда оно перестанет скрипеть. А это будет скоро, уже вот сейчас — роман мой окончательно исчерпан — настанет тишина, и я не услышу ничего более, кроме гула усталости да звона нервов во взбудораженном мозгу!
Конец