Невинная для дракона

Богатова Властелина

Я шагаю к громадному, почти во всю стену, окну. Лакеи еще спозаранок подняли портьеры, чтобы впустить в эти вечно сумрачные покои хотя бы немного света. Помимо того, что окно выходило на север, сама комната была холодной и пасмурной, мрачность добавляли огромные гобелены на стенах, мебель из красного дерева, камин. Здесь я прожил большую часть своей жизни и уже ко всему давно привык, сросся.

Усмехаясь над мелькнувшей мыслью, оглядываю сводчатый выложенный фреской потолок, тонувший в сумраке.

Неожиданно вспоминаю вопрос Диар, он бьет булыжником в грудь. Не надоело ли мне быть тенью Араса Дитмара, герцога замка острова Крион? 06 этом я даже не смею задумываться. Соглашение и клятву, данную ордену,

я не вправе нарушить ни сейчас, ни когда-либо еще. Переступить их — это значит, что меня ждет не только казнь, но и позор и смерть всему роду на сотни лет вперед. О том, чтобы как-то уйти от договора, я и мыслить не мог. И все же, и все же, ей в очередной раз удается растравить мне душу, внести сомнение, расщепить мое сердце на мелкие кусочки и стереть в пыль, а потом все это разжечь пламенем своего очарования, пробуждая во мне и злость, и гнев, и досаду, подавляемые мной семнадцать зим к ряду. Эта женщина становится ядом для меня, и каждая порция смертельно опасна. Сжимаю кулаки, а перед глазами огненные всполохи, и если бы взглядом можно было жечь, то сейчас дорогая ткань портьер воспыхнула бы синим пламенем. Я тяну в себя воздух, делая безуспешные попытки остыть. Прохожу к стеллажу, беру бутылку вина, откупориваю и делаю глоток из горла, смотря в окно, за которым были видны глубокие дали тяжелого серого неба. Все же будет дождь. Вязкая, теплая жидкость обволокло горло, оставляя приторно-сладкий вкус на языке, грудь запекло, и я поставил вино на стол, рассеянно пронизывая волосы пальцами.

«Не надоело быть тенью?» — прорезаются в голове слова виконтессы.

Я провожу рукой по шее под затылком, нащупывая пальцами метку, а следом ощущаю, как та начинает саднить от невольного прикосновения. Арас Дитмар имеет власть надо мной, с давних пор… Мне исполнилось одиннадцать зим, когда мой отец Вис Ларр по нелепому случаю остался калекой и был сослан на отдаленный остров Горд вместе со всей семьей. Тогда и выяснилось, что отец состоял в ордене. Важным условием которого было то, что один из наследников, имеющий дар перевоплощения, должен продолжить исполнять соглашение с орденом и так же дать клятву на верность своему покровителю, дать клятву тому, кто возглавляет орден. Мало того, что с отцом произошла беда, так еще по неожиданным обстоятельствам главой ордена стал герцог Арас Дитмар.

Никому из моих братьев не передался вместе с кровью дух живого огня, чтобы продолжить династию. Мать была в отчаянии, когда тайна о договоре отца была раскрыта, а я до сих пор не понимаю, что могло высокородного графа Виса Ларра, моего отца, подвигнуть присоединиться к тайному обществу. Он все говорит о связях, о титуле, о том, что это не только честь присоединиться к высшему сословию и узнать все тайны и интриги империи, но возможность посвятить себя чему-то грандиозному, став пешкой — или частью, как считает граф — политической лиги. Так или иначе, его взгляды и воззрения несмотря на то, что сила все же передалась от него мне, я не разделял. Да и не видел в службе ордену ничего грандиозного, только гонку и борьбу за власть, с жалостью наблюдая за тем, как высокочтимые герцоги высших кланов поедают и разрушают себя изнутри. Результат один — крах. Стоит одним завладеть лучшим куском земли или получить титул, их ум застилает алчность. Другие же, если не удается подняться и набить золотом свои карманы, сводят счеты с жизнью. Но есть иные, те, кто не смог достичь высот, а покончить с собой не хватает духа, они принимают отчаянные меры — идут на предательство и измену. Их ждет самая скверная участь, они становятся проклятым самим Духовенством. Лучше уход из жизни, чем измена, чем пойти против его преосвященства.

Я выдыхаю и вдруг осознаю, что подступил к той грани, за которой следует беспомощная, едкая злость, а за ней комом льда прячется

отчаяние. Отчаяние — коварное чувство, оно имеет невыносимую, не совместимую с жизнью, дробящую на части силу и толкает на безумные поступки. Нарушение клятвы хуже, чем проклятие. Это клеймо, след которого останется даже после смерти. Клятва и я — это одно целое, невозможно вырвать ее из себя, за семнадцать лет службы герцогу оно въелось в плоть, срослось с самим сердцем, с душой, пустив в ней глубокие корни.

Диар, конечно, не знает всех этих тонкостей, на нее злиться не стоит. В конце концов, она всего лишь невольница, жертва, игрушка и подстилка герцога, у которой на уме только роскошь и общество. Ее слова — не только порождение моих сомнений, внутренних, загнанных на самое дно души стенаний, но и их воплощение, рожденное в ее сердце и выпущенное ее губами. И прежде всего, нужно разобраться в себе самому.

Я все же делаю еще пару глотков, заглушая бурлящие, распирающие голову мысли. И пока смакую вино, слышу, что к двери кто-то подходит, а следом открываются створки.

— Ваше сиятельство, вас ожидает виконт Сайм Берс.

Я поворачиваюсь, даю знак лакею, что выйду, отхожу от окна, возвращаясь к стеллажу. Беру новую бутылку и направляюсь к выходу. Старый верный друг пришел вовремя.

Сайм стоял спиной и рассматривал выполненную маслом картину, когда я появился в дверях. И что он в ней постоянно находит — эта картина висит тут уже больше века. Гость оборачивается на звук и, встречает меня широкой улыбкой. Мужчина одет в дорожный костюм, темно-каштановые, тяжелые от влаги волосы взъерошены ветром, карие глаза давят меня насмешкой. Вижу, Сайм только вернулся — еще не успел сменить одежду, догадываюсь, что он только вышел из кабинета герцога Араса и сразу поспешил ко мне.

— Ты как всегда не изменяешься, — Сайм скептически приподнимает бровь, оценивая мой вид.

Я посмотрел на запертые резные дубовые двери. Если бы не доносчики герцога, то давно отказался ото всех этих удушливых сюртуков сковывающих движения и тесных штанов, но в ответ просто молчу, откупориваю взятую со стеллажа бутылку, наполняю два бокала, подхватываю их и опускаюсь на широкое покрытое холодным атласом кресло. Гость последовал тому же примеру, устраиваясь напротив и приняв от меня бокал тут же пустился рассказывать о своей поездке в столицу.

Я смотрю на Сайма изучающе, будто не виделись давно, хотя прошла всего неделя, как виконт по поручению герцога отплыл в Тарсию. Новостей оказалось множества, о которых Сайм с азартом рассказывал мне. В столицу я не езжу уже месяц. Здесь, на острове Крион, я оторван от шумной столичной жизни. Я не рвусь в город, хотя это не совсем хорошо для меня — есть риск одичать в прямом смысле. Все спускаю на самотек, даю волю желаниям, что не допустимо, управлять зверем становится все труднее и я это ощущаю отчетливо. Поэтому, в последнее время частые встречи с Диар, этот неподобающий вид в котором вышел встречать гостя, порывы сорваться и ринутся в прочь — все это тревожные сигналы для меня.

В самом деле, Арас в последнее время не беспокоит меня — это настораживает. Все свои темные дела он взваливал на мои плечи. Видимо сейчас затишье. И надо бы воспользоваться этим и расслабится, но я не могу. Тишина со стороны хозяина давит, как жука сапогом. Не покидает чувство, что герцог что-то затевает. Нахмуриваюсь и отвлеченно отпиваю из бокала.

Сайм, замолкает.

— Я тебя понимаю, — говорит он, выдержав некоторое молчание, откидывается на спинку, припадая к бокалу. — В какой-то момент, находясь среди этих занозливых лордов и чванливых дам я задыхаюсь, — вдруг признается он. — Задыхаюсь от того насколько те боятся потерять свои имения, деньги, славу, боятся больше, чем потерять собственную жизнь.