Невинная для грешника

Манило Лина

Честное слово, моё зрение далеко от совершенства – такой себе из меня зоркий сокол. Но мне почему-то вдруг дико хочется посмотреть на картинки чужой жизни поближе. Просто любопытно. Если быстренько, то ничего же страшного не случится, верно?

Воровато осматриваюсь по сторонам и, точно преступница, крадусь в желанной цели. Спроси меня кто-то в этот момент, зачем оно мне надо, ни за что не отвечу. Не знаю.

На полированной поверхности тонкий слой пыли. Пыль и на серебристых рамках, внутри которых знакомые по глянцу улыбки, выверенные до миллиметра

прикосновения, прохладные объятия. Наклоняюсь ниже, дую на одну из рамок, очищаю портрет юноши. Русые волосы идеально зачёсаны на сторону. Тонкий пробор, словно кто-то измерял его линейкой, широкая улыбка. Ему тут лет пятнадцать, наверное, ещё угловатый, голенастый, распахнутый всему миру.

Сама не замечаю, как беру рамку в руки, разглядываю фотографию ближе, пристально. Завороженно.

Интересно, шустрые журналисты из жёлтых газетёнок видели его таким? Беззащитным, что ли? Радостным. Марк, – а это именно его фотографии – кажется таким юным здесь, невероятно трогательным. С футбольным мячом под мышкой, в коротких шортах, с острыми коленками, он смотрит на меня, улыбаясь, а я почему-то никак не могу оторвать от него взгляда.

Я так задумалась, что не заметила, что песни в наушниках давно уже не звучат. Вдруг за спиной что-то щёлкает.

Замираю испуганно, прислушиваюсь к непонятным звукам, но всё вроде как стихает. Померещилось, что ли? Снова звук. На этот раз открывающейся двери. Я так и стою, вцепившись пальцами в дурацкую рамку, и чувствую себя полной дурой.

– Ты ещё кто такая? – мужской голос царапает мои напряжённые нервы наждаком. Господи, попалась!

Ойкаю и, подпрыгнув на месте, медленно поворачиваюсь на голос. Вытаскиваю наушники, сжимаю тонкий длинный провод в кулаке, смотрю на мужчину, стоящего напротив.

Пока я пялилась на фотки, он успел подойти очень близко и это… смущает.

Нервно сую наушники в задний карман, отвожу взгляд, а щёки горят.

– Я… я Марта.

Прижимаю к груди рамку до боли в солнечном сплетении, потому что смотрящий на меня мужчина практически… голый.

Если не считать, конечно, белоснежного полотенца, обмотанного вокруг бёдер.

– И что ты, Марта, делаешь в моей комнате?

Глава 2 Марта

– И что ты, Марта делаешь в моей комнате? – он обводит меня удивлённым взглядом с головы до ног. Будто оценивает лошадь на сельской ярмарке.

Взгляд его далёк от доброты, тепла и света. Сейчас в нём настороженность и ирония.

Ещё влажные волосы падают на лоб, и Марк расслабленным жестом зачёсывает их назад. Смотрит внимательно, ждёт ответа. А у меня ощущение, что светят лампой в лицо, обвиняя во всех смертных грехах.

Это же надо было так опозориться!

– Я… маме помогаю.

Господи, что я несу вообще?! Будто мне три года, я пробралась в чужой сад, а злой дядька с ружьём застукал меня в малиннике. Странное ощущение всепоглощающего стыда и неловкости.

– Маме помогаешь? – хмыкает и пожимает голыми плечами,

а вниз по коже стекают капельки воды. – Большей чуши в своей жизни не слышал. Это ей моя фотка понадобилась?

В голосе издёвка, а мне хочется сквозь землю провалиться. И так обидно вдруг становится. Я ведь ничего плохого не хотела, а теперь наверняка кажусь полной дурой.

Щёки горят, в уголках глаз закипают злые слёзы. На кого я сержусь? Кроме меня никто не виноват – сама в эту идиотскую ситуацию влипла, по собственной инициативе. Теперь придётся как-то выпутываться.

За долю секунды Марк оказывается совсем близко. Грациозный и стройный, с хорошо прокачанным рельефом мышц, с теми самыми пресловутыми кубиками на животе – влажной мечтой тысяч девушек, а мне не остаётся ничего, кроме как крепче прижать к себе его фотографию. Брось, Марта, выкинь. Но руки не слушаются – я будто бы щитом закрываюсь.

Марк всё ближе, а я растеряна впервые в жизни настолько, что язык немеет и коленки дрожат. Он здесь хозяин! Это его комната, его фотография, его кубки и книги. А я… я лишь глупая девчонка, попавшаяся “на горячем”.

– Это мама тебя попросила чужие вещи руками трогать? Надо было тогда с трусов начинать, – взмах руки в сторону комода. – Говорят, на аукционе для извращенцев за чужое бельё можно приличную сумму получить. Там, – дёргает подбородком в строну ванной, – в корзине грязные лежат. Может быть, за них больше выручишь, а?

Хам.

– Мне не нужны чужие трусы, – вскидываю подбородок, гордо так поворачиваюсь к комоду и ставлю на место рамку. – Я просто решила… вытереть тут пыль.

Ты гляди, а я, оказывается, разговаривать умею. Значит, не всё потеряно.

– Ну-ну, – кивает, а я вдруг понимаю, что он слишком близко. Между нашими телами всего несколько сантиметров, и это… пугает.

– Отойдите, – прошу, но с громким хлопком Марк ставит руки на комод, отсекая мне пути к отступлению.

Мой взгляд впивается в его голую грудь, и всё, о чём могу думать: он очень высокий.

На всех фотографиях, что я видела раньше, Марк казался совсем другим. Не таким большим, что ли.

Чёрт, о чём я думаю вообще?!

– Отойдите, – повторяю, вкладывая в слова всю уверенность в себе. Но, кажется, её во мне не осталось совсем. – Пожалуйста.

– И не подумаю, – уверенно так, серьёзно. – Ты как вообще в дом пробралась? Тебя кто-то прислал? Сюрприз от друзей к моему возвращению? Или навязчивая поклонница? Что, Марта, решила взять богатого холостяка за… рог?

– Делать мне нечего! – задыхаюсь возмущением, потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять его намёк правильно. – Ваш рог – точно не мечта всей моей жизни.

Прикусываю язык до лёгкой боли. Любое неосторожное слово может обернуться в первую очередь проблемами для моей мамы, а этого я хочу меньше всего. Вдруг Марк решит отомстить, если начну ему перечить? Но и терпеть всё это – сложно. Я не привыкла к таким двусмысленным ситуациям и пошлым намёкам. Мне… трудно.