Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)
Шрифт:
— Конечно, — поспешно сказал Ферн, — я сообщу вам завтра утром, перед отъездом.
Взгляд, который бросил Докпуллер на своего советника, был еще холоднее: ведь Ферн предлагал завтра, во время «отпуска» господина Докпуллера, говорить о делах! Какая бестактность!
Всю глубину своего промаха советник понял, когда Докпуллер сказал:
— Результат выборов… Неужели, Ферн, вас это на самом деле интересует? — Помолчав, господин Докпуллер
И Ферн понял, что господин Докпуллер все еще тоскует о Реминдоле. Так как это была последняя беседа, Ферн решился пойти далее обычного.
— А не думаете ли вы, господин Докпуллер, что это была бы… — Ферн не закончил фразы. Не то чтобы он боялся высказаться до конца, — нет, он знал, что господин Докпуллер уже понял и, если пожелает, продолжит беседу, а не пожелает — значит, она не нужна.
Господин Докпуллер пожелал.
— Авантюра? — сказал он. — Надеюсь, Ферн, вы не боитесь страшных слов?
Господин Ферн сделал невольный жест, как бы защищаясь от незаслуженного подозрения.
— Я так и думал, — удовлетворенно заметил Докпуллер. — Редко, очень редко, Ферн, но бывает: история зазевается. Кто поймет, может погнать ее, куда захочет, и не будет авантюристом… — Заметив, что на этот раз советник не вполне понял его, Докпуллер усмехнулся и, помолчав, добавил: — Был момент, Ферн, короткий, но был… Мы располагали немногими атомными бомбами, зато у них — ни одной. Надо было пугать не словами.
— Бомбой? — спросил Ферн. — Сбросить?
— Да, — сказал Докпуллер. — Ни у кого не оказалось решимости Реминдола. Упущенного не вернешь!
Господин Докпуллер замолчал: впал в мрачную задумчивость.
Настольные часы (уникум: миниатюрный готический собор из золота) мелодично прозвенели одиннадцать. Бесшумно отворились тяжелые половинки дверей. Два лакея вкатили плетеное кресло на колесиках. Господину Докпуллеру помогли пересесть. На прощанье он кивнул советнику. Лакеи увезли живое божество.
Прощайте, господин Докпуллер!
На юге сейчас и Грехэм. С ним Слайтс. Он забросил свои адвокатские дела. Проживает он с Грехэмом в небольшом курортном городке. Это два отдыхающих друга, снявших небольшой домик недалеко от моря и живущих вместе.
Часто их можно видеть у моря. Они либо бродят по берегу, либо, усевшись рядышком на большом камне, часами глядят в бесконечный простор моря, то безмятежно спокойный, то бурно волнующийся. Удивительно, как сошлись характерами эти два как будто
Вначале Грехэму нравилась эта идиллическая жизнь: нервы требовали отдыха. Но чем дальше, тем молчаливее и мрачней он становился. Наконец он заявил Биллу, что довольно сибаритствовать, пора возвращаться к делам. Между друзьями стали возникать размолвки и перебранки, снова кричал Билл, снова доставалось от него всем донкихотам. И вот однажды, развернув купленную газету. Грехэм сказал Слайтсу, показывая на объявление: «Еду сюда». Это было извещение об открывающемся в столице конгрессе сторонников мира. Последовала горячая перепалка, и дело кончилось тем, что Билл уехал вместе с Грехэмом.
На конгресс сторонников мира съехались делегаты со всех концов страны. Появление Грехэма было встречено овациями. Старый Чьюз радостно пожимал ему руку.
Когда начались выборы президента конгресса, сразу же выяснилось, что все сошлись на кандидатуре профессора Эдварда Чьюза. Выступая с приветствием вновь избранному председателю, инженер Райч сказал:
— Мы, молодые ученые, приветствуем вас, профессор Эдвард Чьюз, самого молодого среди нас! Да, вы самый молодой, потому что вы олицетворяете молодость грядущей, истинной науки, которая призвана служить человечеству, а не уничтожать его!
Старый ученый, смущенный, растроганный, стоял перед залом, гремевшим аплодисментами.
— Друзья, — говорил Чьюз, — сейчас есть только один вопрос, только одна проблема: сумеем ли мы защитить мир или уступим войне? Эта проблема одновременно и политическая и научная: защищая мир, мы защищаем науку; защищая науку, мы защищаем мир!
Чьюз оглядел зал: понимают ли его, чувствуют ли эту ответственность? Он не видит лиц, но ощущает идущую навстречу теплую ответную волну… И, собрав все свои силы, преодолевая подступающее к старому сердцу волнение, он обращается к этим тысячам родственных сердец со страстными словами призыва:
— Друзья! Зачем наши научные достижения, зачем сама наша жизнь, если в этот момент смертельной опасности мы не сумеем открыть народу глаза?! Мы должны! Должны! Никогда перед мыслящими людьми не стояло более трудной, ответственной и почетной задачи! Будем же достойны имени человека: спасем мир!