Невинный, или Особые отношения

Макьюэн Иэн Расселл

Он по очереди перенес ящики к лифту. Когда кабина приехала, он подпер дверцу одним из них, а другой затолкнул внутрь коленом. Нажал нижнюю кнопку, но лифт остановился наследующем этаже. Вошел Блейк. На нем был голубой блейзер с серебряными пуговицами, в руке он держал плоский чемоданчик. Кабина наполнилась запахом его одеколона. Движение вниз возобновилось.

Блейк холодно кивнул.

– Приятный был вечер. Спасибо.

– Спасибо вам, что пришли, – сказал Леонард. Лифт стал, двери открылись. Блейк смотрел на ящики.

– Это казенные? –

Леонард поднял один, но Блейк опередил его со вторым и вынес ящик в вестибюль. – Господи боже. Что у вас там. Это явно не магнитофон.

Вопрос не был риторическим. Они стояли у открытого лифта, и Блейк, видимо, полагал, что ему должны ответить. Леонард замялся. Он собирался сказать, что там магнитофоны.

– Вы везете их в Альтглинике, – продолжал Блейк. – Не сомневайтесь, со мной можно говорить. Я знаю Билла Харви. И имею допуск к «Золоту».

– Это приборы для дешифровки, – сказал Леонард. И потом, поскольку у него возникло опасение, что Блейк может явиться на склад с проверкой, добавил: – Присланные из Вашингтона. Сегодня используем их в туннеле, а завтра отправим назад.

Блейк смотрел на часы.

– Надеюсь, вам подадут спецмашину для доставки. А мне надо бежать. – И, не прибавив больше ни слова, он устремился на улицу, где стоял его автомобиль.

Леонард дождался, пока он уедет, а затем поволок ящики наружу. Надо было приступать к самой тяжелой операции этого дня, нести их на станцию метро «Ной-Вест-Энд» в конце улицы, а встреча с Блейком исчерпала его силы. Он уже вытащил свою кладь на тротуар. Его глаза щипало от солнечного света, опять стали напоминать о себе больные места. На другой стороне проезжей части что-то происходило, но он счел за лучшее не обращать на это внимания. Там был автомобиль с очень шумным мотором и чей-то голос. Потом мотор заглушили, и голос остался один.

– Эй! Леонард. Черт подери, Леонард!

Гласе вылезал из «жука» и направлялся к нему через Платаненаллее. Его черная борода сверкала от утреннего избытка энергии.

– Где ты, черт возьми, пропадаешь. Вчера весь день тебя искал. Нам надо поговорить… – Тут он увидел ящики. – Постой-ка. Это же наши. Господи, Леонард, что у тебя там?

– Оборудование, – сказал Леонард. Гласе уже взялся за одну лямку.

– Боже мой, зачем ты его сюда приволок?

– Работал над ним. Всю ночь.

Гласе взвалил ящик себе на грудь. Он собирался пересечь с ним улицу. Но ему пришлось сначала пропустить чужую машину. Он крикнул через плечо:

– Сколько раз говорено, Марнем. Ты знаешь правила. Это безумие. Что ты себе позволяешь?

Он не стал дожидаться ответа. Перебежав мостовую, он опустил ящик на землю и открыл багажник «жука». Там как раз хватило места. Леонарду оставалось только последовать за ним с другим ящиком. Гласе помог ему погрузить его на заднее сиденье. Они сели вперед, и Гласе с силой захлопнул дверцу. Взревел мотор без глушителя.

С первым судорожным рывком машины Гласе прокричал снова:

– Черт

побери, Леонард! Зачем ты так меня подводишь? Я не успокоюсь, пока мы не вернем эти вещи туда, где им полагается быть!

20

Всю дорогу на склад Леонарду хотелось думать о часовых, которые обязаны будут открыть ящики, в то время как Гласе, чье негодование наконец улеглось, хотел говорить о приближающейся годовщине. Очень скоро они должны были оказаться на месте. Гласе давно отыскал короткий маршрут, и за десять минут они проехали Шенеберг и обогнули по кромке летное поле аэропорта Темпельхоф.

– Вчера я оставил на твоей двери записку, – сказал Гласе. – Ты не отвечал на звонки, а потом у тебя всю ночь было занято.

Леонард не отрываясь смотрел в дыру у себя под ногами. Несущийся внизу асфальт гипнотизировал. Сейчас его ящики будут открыты. Он так устал, что был почти рад этому. Начнется процесс, арест, допросы и все прочее, и он с удовольствием отдастся течению. Он не станет ничего объяснять, пока ему не позволят как следует выспаться. Это будет его единственным условием.

– Я снял с рычага трубку, – сказал он. – Я работал.

Они ехали на четвертой скорости, но делали намного меньше двадцати миль в час. Стрелка спидометра дрожала.

– Нам надо кое-что обсудить, – сказал Гласе. – Давай говорить откровенно, Леонард. Я здорово огорчен.

Леонард видел перед собой чистую белую камеру, койку со свежими простынями, и тишину, и человека за дверью, приставленного для охраны.

– Правда? – сказал он.

– По нескольким причинам, – продолжал Гласе. – Во-первых, у тебя было больше ста двадцати долларов на развлечения для нашего вечера. Я так понимаю, ты спустил все на один номер. На один час.

Возможно, у ворот дежурит кто-нибудь из его давних знакомых, Ли, Джейк или Гови. Они вынут кусок. Сэр, это не электронное оборудование, это человеческая рука. Кого-нибудь может стошнить. Например, Гласса, который как раз переходил ко второму пункту.

– Во-вторых. Все эти сто двадцать долларов ушли на единственного парня с волынкой. По-твоему, все кругом обожают волынку? Покажи мне хоть одного такого идиота. Мы что, должны сидеть целый час и слушать эти дурацкие завывания?

Иногда в дыре мелькала белая полоса. Леонард пробормотал туда:

– Можно потанцевать.

Гласе театрально хлопнул себя по глазам. Леонард не отрывал взгляда от дырки. «Жук» по-прежнему ехал прямым курсом.

– В-третьих. Там наверняка будут большие шишки из разведслужб, между прочим, и из вашей тоже. Знаешь, что они скажут?

– Когда народ слегка выпьет, – сказал Леонард, – нет ничего лучше хорошего ламента.

– Именно что ламента. Они скажут, так-так, американская закуска, немецкие вина и шотландские развлечения. Разве Шотландия участвует в операции? У нас с ней что, особые отношения? Может, Шотландия вступила в НАТО?