Невиновных нет
Шрифт:
– О, вы знаете мадам Люано?! С ней все в порядке. Сейчас я ее позову. Простите, месье, кто ее спрашивает?
– Скажите Перфильев из Москвы.
– О!
– юноша позвонил...
Через пять минут она спустилась по лестнице, вся такая же сухощавая, в строгом английского кроя темно-синем костюме, чуть подкрашена седина, та же приветливая улыбка, разве что как бы усохло лицо, и Перфильев вспомнил, что ей уже за семьдесят.
– Месье, я очень рада видеть вас здесь! Давно вы у нас не были. Надолго?
– Возможно, на неделю... Я тоже рад вас видеть, мадам, вы прекрасно
– Благодарю вас. Дела, правда, идут не очень хорошо, время трудное, но все мы живем надеждой. Вы хотите на втором или на третьем этаже?
– На втором, если можно.
– Серж, - обратилась она к юноше, - семнадцатый номер, ключ месье Перфильеву.
– У вас вещи?
– спросила она у Перфильева.
– Нет, только кейс.
– Позавтракаете?
– Очень хочу кофе.
– Поднимайтесь и приходите...
Он шел по знакомому коридору, напротив открытой двери стояло пластиковое ведро и лежала швабра. Из номера с губкой в руке, с надетой на руку резиновой перчаткой, вышла смуглая девушка. Он узнал ее: горничная Мария - португалка, лет восемь назад молоденькой девчонкой она приехала из бедной деревни на заработки во Францию.
– Здравствуй, Мария.
– О, месье! Здравствуйте! Вы опять у нас!
– Как поживаешь?
– Неплохо, месье. Мадам Люано добрая женщина.
– Как твой жених?
– Он тоже теперь здесь, работает механиком. Мы поженились.
– Поздравляю.
– Спасибо, месье. Ваш номер убран...
Он вошел, положил кейс на раму с натянутыми ремнями, приблизился к окну, отдернул штору. Окно выходило на узенькую улицу: прохожие, машины идущие в одну сторону, маленькая кондитерская, плотно уложенная гладкая чистая брусчатка... Ничего не изменилось.
Приняв душ, Перфильев вышел в коридор. В конце его двустворчатая с матовым стеклом дверь в небольшой зальчик. Нечто похожее на столовую: длинная буфетная стойка, семь столиков. Тут же появилась мадам Люано, словно стерегла его приход.
– Кофе со сливками?
– спросила она.
– Да, и ваши превосходные круассоны, пожалуйста, масло, коробочку апельсинового джема и, конечно же, камамбер [знаменитый сорт французского сыра].
В большие, казалось, без единой пылинки, промытые арочные окна вливался свет солнца. Было уютно и хорошо на душе от идеальной чистоты, отсутствия запахов, тишины и покоя...
Через полчаса, сидя уже у себя в номере, он позвонил в офис, где был когда-то шефом. Сменщик его, которого он знал еще по Москве, по "Экспорттехнохиму" оказался на месте.
– Ты в Париже, что ли?
– удивился он.
– Как видишь.
– С какой-нибудь делегацией?
– Нет, по частным делам.
– Надолго?
– Не знаю.
– Где остановился?
– Недалеко, - уклонился Перфильев.
– Как у вас дела?
– Вяло. Почти дохло. Московский бардак вяжет ноги... Заглянешь?
– Возможно.
– Я собираюсь в Бурже на авиасалон. Не хочешь ли съездить? Я смогу устроить.
– Когда?
– Послезавтра.
– Если выкрою время. Я предварительно позвоню. Пока, - Перфильев положил трубку.
Затем
– Месье?
– отозвался женский голос.
– Мне нужен месье Фархилл.
– Он занят, что передать?
– Моя фамилия Перфильев. Я из Москвы. У меня серьезное дело, и я здесь ненадолго.
– Подождите у телефона, пожалуйста.
– Через минуту она сказала: Месье Фархилл ждет вас завтра в десять утра.
– Благодарю...
Теперь оставалось главное: не вступая в прямой контакт с Кнорре, дать ему знать, что он в Париже. Звонить ни домой, ни в офис нельзя - возможно, телефоны прослушивают. А дать знать необходимо: нужно успокоить Кнорре, чтоб он понял, коль Перфильев здесь, значит нашел хорошую комбинацию, дабы без осложнений аннулировать резервный счет. Перфильев перебрал несколько вариантов. И в конце концов остановился на том, какой выбрал, покуда ехал в автобусе из аэропорта: церковь! Как тогда - церковь, Храм Всех Святых в Земле Российстей [Российстей (церковно-славянское) - Российской] Просиявших...
5. В САМОЛЕТЕ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Закончив беседу с пожилой дамой, подбрасывавшей на ладони длинную нитку жемчуга, Желтовский посторонился, пропуская возвратившуюся с тележкой стюардессу, взял у нее бутылку "Виши" и вернувшись на свое место, грузно опустился в кресло. Видимо, после крепкой выпивки накануне, его мучила жажда. Желтовский без передыху выдул из горлышка воду и шумно вздохнул. В это время по радио сообщили, что самолет идет на посадку, но по независящим от экипажа причинам не в аэропорту Буасси-де-Голля, а в Орли, за что экипаж приносит свои извинения пассажирам. В салоне зароптали.
– Этого не хватало! Черти!
– ругнулся Желтовский.
– Меня же приятель будет встречать на машине в де Голля!
– Не возбуждайтесь, изменить мы ничего не можем. Поедем рейсовым автобусом до метро "Инвалиды", это минут сорок, - успокоил я его.
Мы уже стояли у стойки, где чиновник в униформе проверял паспорта, когда послышался удар гонга, зазвучала приятная музыка и мягкий женский голос, передающий информацию для пассажиров, сперва по-французски, затем по-английски сообщил: "Месье Желтовский, прибывший рейсом из Москвы, месье Берар, встречавший вас в Буасси-де-Голля, ждет вас дома..." Дальше последовала еще какая-то информация.
– Вот это порядок!
– подмигнул Желтовский.
– Почти, как в нашем бардачном Шереметьево, правда?
– засмеялся он.
Пройдя контроль, мы пересекли зал, вышли из аэропорта и направились к автобусной остановке.
– Вы в какой район?
– спросил я.
– Южный, Университетский городок.
– По-моему, метро Генерал Леклерк. Неблизко.
– А вы?
– спросил Желтовский.
– Восточный. Недалеко от больницы Сент-Антуан, метро "Бастилия". У вас карне [книжечка из десяти билетов второго класса, дающих право проезда, как в метро, так и на городском автобусе; ее покупают обычно те, кто долго живет в Париже - выгоднее, чем разовые билеты] есть? Могу дать, у меня запасы, - предложил я.