Невиновных нет
Шрифт:
– К чему отвечать, Огненная. Ты знаешь все сама. Он был изменник, трус и предатель. Он заслужил.
– А ты, Грэйн? Что заслуживаешь ты? Как небрежно бросила ты детям Глэнны – «он не ролфи!». Так ли?
Шелест стронувшегося песка стал громче – теперь уже будто дюжина змей шипела где-то внизу, в кустах. Но Грэйн сейчас отчаянно искала, чем же ответить на то, о чем вопрошала богиня. А Локка не отпускала, а солгать Ей – немыслимо, и себе самой лгать – бесчестно.
Они – другие. Они не поймут. Да, изгой, да, изменник, да, висельник… но все равно ролфи. Один из Народа. Такой же, как все прочие.
– Ничем не отличаюсь, – она снова потерла шею. – Я такая же. Мы все такие, и за то, что делает один, отвечают все. И наоборот. Не я осудила, но – Стая. Невиновных нет. Но шуриа этого не поймут.
Не поймут и того, что, не будь повешенный ролфи дезертиром и предателем, не будь он трусом и самозванцем, носи он на плече по праву знак посвящения – ничего бы не изменилось. Ровным счетом ничего. Он стоял на пути – во-первых. И приказ Князя превыше всего – во-вторых. Доставить Джойн на Ролэнси – живой! Но для этого самой неплохо бы остаться в живых. Вот что важно, а судьба сородича, некстати попавшегося под руку шурианскому воину, да к тому же и над еще теплыми трупами, ценность его жизни… Как бы там ни было, Приказа она не перевесила бы все равно. Потому что Ролэнси и Князю нужны шуриа, ему нужна леди Янэмарэйн, и последний рилиндар наверняка тоже окажется нужен Вилдайру Эмрису, и остров этот необходим Священному Князю. Так что эрна Кэдвен нашла бы за этим Холдейром какую-нибудь вину, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать шуриа, как ролфи умеют карать своих. Неважно за что.
– Все так, моя Грэйн, моя Верная, – Локка прищурилась огненным глазом, и Грэйн обожгло Ее яростным удовольствием, Ее ликованием. – Ты честна. Ты знаешь. И потому ты – моя!
– Невиновных нет, – кивнула ролфи. – И когда я оступлюсь, Ты отринешь меня и столкнешь вниз. Это справедливо.
«Нет… Нет… Невиновных нет», – эхом отозвалась гора и вздрогнула всем своим могучим телом. Пламенная богиня расправила сияющие крылья и закрыла ими небо, дохнув в лицо Грэйн сухим жаром. Локка улыбалась.
А для успокоения боли – не в сердце, но в горле! – довольно и того, что изгой оказался трусом – и она, прапорщик эрн-Кэдвен, сама тому свидетель. А еще того, что оказался он и глупцом. Тявкать следует лишь на тех, кто не посмеет ответить. Разве Локка допустила бы, чтобы Грэйн простила низшему оскорбление? По Законам Ролфи покойный Холдейр заслужил свою петлю как минимум дважды. А! И еще она может засвидетельствовать, что был он в форме вражеской «армии» и командовал отрядом. Так что трижды. Все случилось как должно. Все правильно. И висельник Холдейр прекрасно это понимал. Ведь он был ролфи.
– Ты никогда не говорила со мною прежде, Яростная, – молвила Грэйн. За грохотом обвала она не слышала своего голоса, но богиня ответила:
– Я всегда говорю с тобой, дочь сестры моей. И буду говорить, пока ты верна.
И когда эрна Кэдвен окажется вдруг не нужна Князю и Ролэнси и петля захлестнет ее собственное горло, это тоже будет правильно. Невиновных нет. А шуриа… они пусть думают что хотят. Даже то, что Грэйн просто сожалеет о своем участии в этом деле… или что еще они могли себе надумать, увидев, как она молчит и угрюмо потирает шею. Все равно. Они – другие, им никогда не бегать в Стае,
– Не будь так уверена, дочь Морайг. Не только народ моей сестры способен понять, что верность – это вовсе не цепь.
Эрна Кэдвен пожала плечами в безмолвном удивлении. Разве?
Земля вздымалась под нею, так, словно бы Грэйн опять была посреди моря Кэринси, там, на палубе гибнущего корабля. Ролфи лежала на спине, раскинув руки, и Локка парила над нею, и Грэйн казалось, что не богиня, а она сама взлетает туда, вверх, где по небесной равнине охотится Белая Свора Оддэйна.
– Мне не нужны рабы, моя Грэйн.
Ярость Локки горчила, словно старый черный эль из дубовой бочки.
– Мои дети предпочли верности – рабство. Пусть так! Но они все равно мои дети. Но ты – дочь Морайг, однако, когда я зову, ты все равно слышишь мой голос, моя Верная. Ты шагнула в мой огонь и стала моей, но и дочерью Морайг разве перестала ты быть?
– К чему Ты говоришь это, Огненная? Я молода и глупа, Локка. Разве мне дано понять Твои речи?
– А разве не дано?
Покачиваясь в восходящих жарких потоках, Огненная Сова медленно кружила над затихающей горой. Грэйн нахмурилась, пытаясь постичь Ее, – и безнадежно вздохнула.
– Хорошо, – Локка улыбнулась снова. – Пусть так. Только помни, что любой огонь, где бы он ни горел, кто бы его ни разжег, – это все равно Мой огонь, Грэйн. И не следует сомневаться и колебаться не стоит, если хочешь шагнуть в него, дочь Морайг и моя дочь.
– Я запомню, Огненная.
– Конечно, запомнишь, – богиня взмахнула крылами и поднялась выше, еще выше. – Ты – ролфи, и, чтобы делать, тебе не обязательно понимать зачем. Пока не обязательно. Ты – хорошая Гончая, моя Грэйн, верная и сильная. И тебя ждет мой дар.
– И в нем наверняка будет какой-нибудь подвох, Беспощадная.
– Непременно будет! – Золотая луна рассмеялась вспышками зарниц и сполохами дальних пожаров.
– Я помню о тебе, Локка… – прошептала эрна Кэдвен и закрыла глаза, убаюканная тенью Ее крыльев.
– И я помню о тебе, моя Верная… – ответила Она треском занявшегося в костре хвороста.
День намечался по-настоящему жаркий, а дорога вела все больше в гору, чем под гору. И хотя Джэйфф Элир уверял своих спутниц, что выбирал самый удобный и безопасный маршрут, но Джоне так не казалось. Слишком круты были подъемы, слишком камениста тропа, и к тому же груз из нескольких мушкетов за спиной делал путь сплошным мучением. В кожаных поршнях хорошо по травке бегать или по песочку, а каменные осыпи для них губительны. Оставалось лишь позавидовать Грэйн, у которой не только силенок, как у взрослого мужчины, но еще и крепкие ролфийские сапоги на ногах имеются. Эрне Кэдвен вообще все было нипочем, знай себе топает за Джэйффом практически след в след и в ус не дует. Джона же пыхтела позади, вся взмокшая и покрытая слоем пыли толщиной в палец.