Невольница: его проклятие
Шрифт:
Я всегда считал, что от женщины достаточно лишь тела. Красивого податливого тела. Остальное — глупость для безнадежных романтиков. И теперь понимаю, что тела ничтожно мало.
Сигарета ходила в пальцах. Я посмотрел на Ларисса:
— Что мне надо сделать, скажи? Ты все знаешь. Ты всегда все знаешь.
Он молчал. Лишь хмурился и сильнее сцепил руки на груди.
— Что, по-твоему, нужно? Высечь ее? Отдать солдатам, чтобы живого места от нее не оставили? Скажи, что? Это ты считаешь правильным?
Ларисс пожал плечами:
— Ты
— А если ты ошибаешься?
Брат посерьезнел, поджал губы, на переносице залегла глубокая складка:
— Я говорил тебе с самого начала, что стоило избавиться от нее. Зря ты ее вернул. Я же видел, как ты смотришь на нее, как мучаешься. Теперь ты одержим ею как дурной болезнью — а исцелиться можно только избавившись от болезни. Уничтожив болезнь.
— Ты не прав.
Я снова отвернулся, чтобы он не видел моего лица. Меня тоже посещали эти ужасные мысли, но я гнал их. Что если он прав? Он слишком часто бывает правым. Он всегда бывает правым.
— Ее порок — упрямство, — Ларисс будто пытался докричаться мне в спину. — Причем, вопреки всякой логике и животному инстинкту самосохранения. Даже если будет гореть от любви к тебе — не признается. Поверь.
— Почему?
Ларисс пожал плечами:
— Женщины, мать их. Никогда не узнаешь, что за безумие таится в их головах. А ты с самого начала совершил слишком много ошибок. Ты сам все испортил.
— Она хотела меня — я сам видел, я чувствовал. — Ложь. Сам понимал, что это ложь.
— Мимолетный животный инстинкт, отключающий разум. Но возвращается разум — возвращается и все остальное. Не обманывайся.
Я прислонился лбом к холодному оконному стеклу, за которым уже чернела непроглядная, как бездна ночь. Четыре луны сошлись в идеальную линию, будто нанизанные на нить разноцветные жемчужины. Равнолуние. Суеверные идиоты считают, что равнолуние будит в людях самые затаенные страсти и потакает порокам. Абрус, Тена, Сирил и Слеза пегаса. Последняя — самая маленькая, синяя, как вода. И самая коварная.
Я уткнулся лбом в стекло:
— Она все время пыталась бежать. С первой нашей встречи. Да у нее страсть к побегам! Что я должен был делать? Отправлять парламентеров? Высылать надушенные приглашения? Ходить за ней и умолять? Я имперский полковник. Высокородный. Я не могу умолять женщину!
В отражении я увидел, как Ларисс окинул меня тяжелым взглядом:
— Но уже почти готов… — прозвучало тоскливо и обреченно.
Самое страшное, что он прав — почти готов. Это последний жест бессилия, за которым только пропасть. Для нас обоих.
Ларисс шумно выдохнул, будто пасовал перед моим упрямством:
— Так что мне с ней делать?
— Ничего.
Вошел раб и доложил, что подан корвет. Вовремя. Я не хотел продолжать этот разговор — он стал невыносимым.
Я направился к двери, но брат окликнул меня:
— Могу я задать еще один вопрос, который меня очень интересует?
Я,
— Где ты взял деньги? Двести тысяч — огромная сумма.
Я стиснул зубы — знал, что рано или поздно спросит, но совершенно не хотел отвечать:
— Это мое дело.
— Было бы лучше, если бы я знал.
— Оставь, это мое дело. Это не затронет текущие расходы.
Я развернулся и поспешил выйти, пока он не задал очередной неудобный вопрос. Если он узнает, что я заложил дом в обход Императорского банка… Об этом лучше не думать. Я спустился на парковку, сел в экипаж. Пилот тронул, и корвет понесся в черноту ночи.
Глава 10
Господин управляющий заползал, как змея. Шорох отъезжающей двери вполне походил на ядовитое шипение. Я поспешила встать — не хотела беспомощно лежать перед ним, хоть все внутри переворачивалось от панического, вышибающего из реальности страха.
Знакомая комната со ступеньками в санузел и цепями на стене. Да, ничего не изменилось — я просто проснулась. Все по кругу.
Полы неизменной желтой мантии полукровки шелестели по камню, как пересыпаемый ветром песок, заставляя покрываться мурашками. Я неестественно выпрямилась и задрала голову. Хотя, кого я хочу обмануть? Я боялась так, что готова была упасть на месте. Боялась каждого стука, каждого шороха, каждого звука. Я не могла спать, ежечасно вскакивала, будто в горячке. Ждала, ждала.
Я уже знала, что сейчас будет. Такое предчувствие не обманешь. Они оба столько раз твердили об этом, что страшные слова прочно врезались в память. Я могла повторить их про себя от лица каждого из них, с той же интонацией и тем же посылом. Сорок пять ударов. Двадцать пять, потом еще двадцать…
Двадцать пять. Потом еще двадцать.
Двадцать пять. Потом еще двадцать.
— Двадцать пять. Потом еще двадцать, — повторил Ларисс вслед за моими мыслями. — Ты шепчешь эти слова?
Я была почти благодарна за то, что он не добавил отвратительное: «Прелесть моя». Этого я сейчас уже не вынесу. Я не ответила, лишь опустила голову, но полукровка подсунул под нос привычную аптечную вонь, которая пробрала до самого мозга. Я ненавидела его уже за одно только это. Кажется, его это просто забавляло.
Я резко вскинула голову, отстраняясь от мерзкого запаха:
— Вы хотите навсегда ассоциироваться у меня с этой дрянью, господин управляющий?
Он довольно улыбнулся:
— Так лучше. У тебя был уж больно убитый вид, а эта мелочь придала немного бодрости. Не так ли? — он замахал на себя рукой и повел носом, будто хотел уловить отголоски запаха.
Ларисс с притворной заботой поправил мои волосы, и меня передернуло.
— Ну, ты готова?
Я молчала. Какой ему нужен ответ? Что я готова к тому, что меня изувечат? Счастлива быть куском мяса?