Невольные каменщики. Белая рабыня

Деревьев Михаил

— Я могу идти? — тихо спросил гость.

— Да, да, спасибо вам…

— Дон Руис, с вашего позволения.

— Спасибо вам, дон Руис, я вас не забуду.

Алькальд решительным шагом вошел в комнату, где происходило, а вернее сказать, продолжалось военное совещание высших офицеров и должностных лиц Санта-Каталаны. Он намеревался сообщить этим господам, что у него возникли внезапные и чрезвычайные семейные обстоятельства, и предложил им перенести обмен мнениями на более позднее время. Он не мог быть спокоен, имея в тылу

склянку сильно действующего яда. Для чего или для кого купила его Аранта? Этот вопрос нуждался в немедленном разъяснении.

Но только он открыл рот, как командор Бакеро взял его за руку и, сдерживая, сказал:

— Мы не одни.

— То есть, — дон Мануэль огляделся, — я и без вас это вижу… — начал было он, но тут увидел, что у дальнего края стола стоит человек в потертом и заштопанном черном плаще и в надвинутой на глаза шляпе без плюмажа.

— Кто это? — спросил алькальд, но подчиненные лишь, переглянулись, не решаясь произнести вслух имя гостя. Тогда дон Мануэль обратился к нему сам:

— Кто вы?

В ответ на это человек в потертом плаще медленно снял шляпу, и молодой испанец, не сдержавшись, воскликнул:

— Милорд!

— Да, это я, — слегка поклонился капитан Фаренгейт.

— Что вы здесь делаете? — задал дон Мануэль спонтанный вопрос.

— Сейчас расскажу, — улыбнулся гость, — и вам, и вашему штабу. Разрешите присесть. Годы уже не те.

— Сделайте одолжение.

Все присутствующие тоже обнаружили, что стоят, и тоже стали рассаживаться. Капитан Фаренгейт, не торопясь, набил трубку, взял свечу из стоявшего перед ним подсвечника и прикурил.

Дон Мануэль стал проявлять нетерпение; с грохотом придвинул по каменному полу к столу свой стул, сел и поставил локти на заваленный картами стол. Капитан Фаренгейт вытащил трубку изо рта и показал мундштуком на разрисованные листы.

— Вы тоже любите с ними возиться?

— Только когда этого требуют обстоятельства, — сухо ответил дон Мануэль, он уже полностью пришел в себя.

— Понятно, — удовлетворенно констатировал гость. Он делал все подчеркнуто неторопливо и невозмутимо.

— Может быть, мы начнем? — все больше нервничая, предложил алькальд. — Ваш визит такая редкость. Нам хотелось бы услышать что-нибудь интересное от вас.

— Услышите.

— Итак?

— Я явился к вам, чтобы сделать одно очень выгодное предложение. Для вас выгодное.

— Вы явились как парламентер?

— Нет, я явился как перебежчик.

— Тогда, надеюсь, вы понимаете милорд, что вы у нас в плену и мы не рассматриваем вас как равноправную сторону на переговорах.

— Я и не претендую на подобную роль, — сказал капитан, смачно затягиваясь.

— Тогда не тяните, клянусь святым Франциском! — вступил в разговор командор Бакеро.

— Сначала я вкратце обрисую вам положение дел.

— Если считаете нужным. Оно нам в общем-то известно.

— Так вот. Мои люди, недовольные

тем, как развиваются события, решили было взбунтоваться. Мне пришлось застрелить главаря бунтовщиков, но полностью утихомирить их вряд ли возможно. Мне пришлось обещать, что я явлюсь на сход команды, — есть в законах берегового братства такой законодательный орган…

— Нас не интересуют ваши бандитские правила, — сказал дон Отранто.

— Напрасно, — улыбнулся капитан Фаренгейт, — всякое знание рано или поздно приносит пользу.

— Оставьте этот многозначительный тон, — прервал его дон Мануэль, — ваши взгляды на жизнь нас не интересуют. Вы у нас в руках, а не мы у вас.

— Не забывайте, что я предался в ваши руки добровольно.

— Это не имеет ровно никакого значения. Или по крайней мере только то, что результатов этого схода команды, как вы выразились, вы боитесь больше, чем нашего плена.

— Может быть, и зря, — мрачно сказал Бакеро, — слава о кастильском мягкосердечии распространилась, конечно, широко, но с вашей стороны было слишком наивно доверяться молве.

— Я и сам люблю мрачный юмор, — вежливо кивнул командору капитан Фаренгейт, — может быть, у нас будет случай посостязаться в этом искусстве.

— К делу, милорд.

— Так вот, вы, вероятно, уже поняли, что я решил не дожидаться результатов этого схода и перешел к вам.

— Ну, мы уже выразили свой восторг по этому поводу, — сказал сеньор Отранто, — что дальше?

— Дальше я хочу сказать, что считаю себя обвиненным несправедливо. Таких оскорблений, которых я наслушался за последнюю неделю, и таких обвинений я не слыхивал прежде ни в роли пиратского капитана, ни в качестве королевского губернатора. Народ сильно измельчал за те годы, пока я был не у дел. Оказалось, что руковожу бандой негодяев и идиотов.

— И вы решили отомстить? — вежливо улыбнулся дон Мануэль. — Я что-то не верю в столь стремительную перемену веры.

— В моей жизни случалось и не такое. Однажды, как вы знаете, мне пришлось пойти на подобную стремительную перемену. Но сейчас мною руководит не только мстительное чувство.

— Что еще? — наклонился вперед Бакеро, пожирая капитана круглыми черными глазищами.

— На первом плане у меня не мстительное чувство, а родственное.

— То есть?

— Понимая, что свою жизнь мне не спасти, решил попробовать спасти хотя бы своих детей.

— Детей? Дочь! — поправил его командор.

— Нет, я выразился правильно. Именно — детей. Помимо дочери Элен, для которой я пригнал сюда целую армию, где-то тут у вас сидит под замком мой сын Энтони.

Говоря эти слова, капитан Фаренгейт смотрел на алькальда, и поневоле взоры всех остальных тоже обратились на дона Мануэля. Он нехотя кивнул, и в ответ командор Бакеро нахмурился, а дон Отранто пожевал губами — им не понравилось, что от них скрывался столь важный факт.