НеВозможно (Алмазный браслет)
Шрифт:
– Она выставляет себя круглой дурой! А если кто узнает или, чего доброго, она с ним в обществе начнет появляться, то и мы с тобой будем опозорены.
– Можешь мне поверить, я выкидывал номера и покруче. И ты, кстати, тоже. – Все Татьянины тайны были Ксавье хорошо известны. У нее тоже случались романы, которые она не хотела афишировать. А Саша, похоже, не выставляет напоказ отношения с Лайамом. И даже больше того, держит их в секрете, а в Саутгемптон уезжает, чтобы не попадаться никому на глаза. Но даже если люди прознают, ничего зазорного в романе с Лайамом нет. Они взрослые люди, черт возьми!
– Она же наша мать! – волновалась Татьяна. Она не была настроена уступать. А если уж Татьяна закусила удила, знай держись. Хочешь не хочешь, а придется ждать.
– Тут ты права, Тати. Знаешь что? Дай ей время. Будь с ней поласковей. Ей это нужно, поверь. Когда папа умер, помнишь, как она страдала? Я хочу, чтобы она была счастлива.
– Только не с этим типом! – Татьяна объявляла войну обоим – и матери, и ее возлюбленному – и не собиралась отступать. Она хотела любой ценой изгнать Лайама из маминой жизни. Спасти Сашу от нее самой, хотя бы ради памяти отца.
Брат с сестрой проговорили чуть не целый час, но Татьяна осталась при своем. Она объявила, что не успокоится, пока Лайам не исчезнет из поля зрения. Судя по ее голосу, она была полна решимости. Ксавье оставалось надеяться, что Лайам проявит больше упорства и терпения, чем сестра. Татьяна же всегда отличалась умением достигать своей цели.
Глава 14
В понедельник Саша приехала в галерею в ужасном состоянии. Управляющая галереей, Карен, это заметила. А верная Марси, вручая Саше очередную пачку газетных вырезок, спросила, все ли у нее в порядке. У Саши в глазах стояли слезы. Татьяна ей так и не перезвонила, а утром в конторе Саше сказали, что ее нет на месте. Ей не хотелось надоедать, было ясно, что Татьяна решительно не желала с ней говорить.
– В выходные с дочерью возникла проблема, – уклончиво ответила Саша. Не могла же она пуститься в объяснения о том, как Лайам голый стоял в дверях спальни и держал наготове кочергу, в то время как Татьяна осыпала обоих оскорблениями. Каждый раз воспоминание об этой сцене вызывало у Саши содрогание и на глаза вновь и вновь наворачивались слезы. Все это было ужасно.
– У нее все в порядке? – Марси, никогда не имевшая не только детей, но и мужа, была, однако, прирожденной наседкой, что Саше очень импонировало. Ее секретарша не только была дельным работником, но и отличалась большой добротой и вниманием к людям, а к Саше относилась прямо-таки по-родственному.
– Она со мной не разговаривает. Мы жутко поссорились. Описать не могу.
Марси знала, что мать с дочерью нередко ссорились, еще когда Татьяна была девочкой, но в последние годы они стали прекрасно ладить. До сегодняшнего дня.
– Это у нее пройдет, – успокаивала Марси. – Ты же знаешь ее характер.
– Не уверена, – покачала головой Саша и кружевным платочком вытерла слезы. Привычка всегда иметь при себе носовой платок передалась ей от матери. И она была ей верна, бережно храня память о рано ушедшей Марджори. В любой ситуации у Саши в сумочке имелся платок. – Ужас что было, – повторила она, а Марси кудахтала над ней с чашкой чая и печеньем.
Секретарша не знала, остаться или дать Саше побыть одной.
– Если нужна помощь, – сказала она, – можешь на меня рассчитывать. – Она вела себя предельно деликатно.
– Да нет, спасибо, ты тут ничем не поможешь, – ответила Саша и зарыдала еще безутешнее. Тогда Марси не удержалась, подошла к Саше и обняла ее за плечи.
– Что бы у вас там ни произошло, все перемелется, можешь мне поверить, – сказала Марси, сама чуть не плача.
– Нет, не перемелется! – Саша всхлипнула, слезы все текли по ее щекам. – Это из-за Лайама, – наконец призналась она. Марси опешила от неожиданности.
– Из-за Лайама? – Интересно, он-то тут при чем? Марси никак не могла взять в толк. – А она с ним знакома? – Как это он в семейную ссору затесался? У Марси голова шла кругом.
– Да уж, и даже лучше, чем ей бы хотелось. Он был со мной в Саутгемптоне. – Это ничего не проясняло, но Марси сочувственно слушала Сашин рассказ.
– И они там поругались?
– Она нас обоих такими словами поливала! И шлюхой, и проституткой, и жиголо, и подонком. И это только начало.
– Боже мой! Что у вас там стряслось? – Марси была шокирована.
Саша посмотрела на нее долгим, пристальным взглядом. Марси она полностью доверяла. Они знакомы уже столько лет, Марси – надежный друг. Саша сначала не собиралась ни с кем откровенничать, но молчать дальше было невозможно. Ей надо было выговориться.
– Она нас застукала в Саутгемптоне. Я понятия не имела, что она собирается на дачу. Мы были в спальне. И тут вдруг она. Мы решили, это грабитель. Лайам как был голышом, так и шагнул к двери с кочергой в руке. Чуть ее по голове не огрел. Ну, после этого и началось.
– Лайам? А что он в твоей спальне-то делал? – недоумевала Марси, и Саша рассмеялась сквозь слезы.
– Бога ради, Марси, сама подумай, что он мог делать голый в моей спальне? В отличие от тебя, Татьяна все поняла. Тем более что он был без одежды, а она привезла с собой парня, чтобы, по всей видимости, заняться тем же, чем занимаемся мы с Лайамом уже полгода. Мы пробовали разбегаться, потом снова сходились. А эта ужасная сцена… Не знаю, что теперь делать!
– Ты и Лайам? – У Марси было такое лицо, словно это ее ударили кочергой по голове. – Ты и Лайам?
– Неужели это так ужасно звучит? – совсем сникла Саша. Она в жизни не испытывала столько унижений, сколько за последние три дня. А теперь еще и Марси в ужасе. Зря она с ней поделилась.
– Ужасно? Смеешься, что ли? Да если бы мне удалось захомутать такого мужика, я бы до конца дней свечки ставила. Хорош собой, талантливый, приятный. Что тебе еще нужно? А ей-то какое дело до вас?! Может, ревнует?
– Не в этом дело. Она его сразу возненавидела. Она вообще художников терпеть не может, столько всяких чудиков на своем веку повидала, что считает их никчемной публикой. И по большей части она права. Лайам действительно иногда ведет себя безответственно. Но я его люблю, а он говорит, что любит меня. А теперь вот Татьяна готова его убить, а со мной, наверное, до конца жизни разговаривать не станет.