Невозвращенцы
Шрифт:
По очереди, начиная с атаманов-командиров и заканчивая последним возчиком-инвалидом, каждый участвовавший в походе подходил к кучам, громко называл себя, положенную долю. Кошевой атаман также громко, во весь голос спрашивал: «Храбро ли сражался ли такой-то? Достоин ли сей муж доли своей?». Из толпы каждый мог выкрикнуть — «Нет! Не достоин!», и пояснение, почему именно не достоин, какой проступок совершен. Тогда атаман ватаги и кошевой решали, давать или не выдавать долю. Но такое бывало редко, те кто не хотел сражаться, в поход не ходили.
Конечно, часто случалось так, что на один и тот же трофей претендовало несколько бойцов: конь вороной
Максимус ал-Каззаб, данное покойным («Приятно-то как произнести. По-кой-ный! Подох падла!» — раздумывал молодой волхв) бекляре-беком прозвище неожиданно прилипло, в общем дележе не участвовал. Даже не ходил смотреть, хотя зрелище того стоило. Из тех, что не каждый день увидишь. Ему там ничего причиталось, так что и смотреть было бессмысленно. «Только себя травить!» Получилось так из-за того, что Максим пошел в поход имея обет освободить из плена рабов, поэтому его дуваном были именно рабы. Точнее — их жизнь и свобода.
Хотя совсем без добычи Максим не остался — тут его ожидал приятный сюрприз. Добра захвачено было так много, что козаки не пожмотничали. Поэтому, когда кошевой прокричал вопрос: «Что, коли дадим мы Максимусу, пошедшему в поход ради свободы братьев наших, презревшего другой дуван и хитростью невероятной захватившего нам Сарай-Бату, долю сверх обещанной ему свободы, будет ли кто в обиде?» Ответом ему стал дружный рев «Нет!».
Несколько богато украшенных юрт со всем убранством, комплект так сказать, десяток рабов, полтелеги ковров, телега всякой другой рухляди, один качественный куяк, пара слитков булата, и так — по мелочи. Лейсян, постепенно непонятным образом мутировавшая из простой, бесправной рабыни, согревающей кошму своему господину, в главную наложницу, обрадовано занялась командованием новоявленным поездом. Оставив позади станицу Максим со своим скарбом присоединился к одной из разбегающихся во все стороны ватажек и неторопливо отправился в Киев, рапортовать Великому Князю об исполнении его поручения.
Любопытно, но сразу же по приезду в Киев знаменитый теперь на весь мир воин попасть к князю не смог. И причиной этому было не своеволие стражей, что к правителю не пускали, и не опала тайная или явная. Причина была совсем другой. В первый десяток дней по приезду у Максимуса банально не оказалось для этого просто одной свободной минутки.
Когда еще по дороге караван Максимуса догнала троица из числа освобожденных рабов и попросилась «под руку», захватчик Сара-Бату даже обрадовался. Слуги и холопы — это хорошо, так как ему и оставшейся пятерке воинов во главе с Глебом было очень трудно управлять крупным караваном. Еще двое догнали его перед самым концом пути. Но в Киеве потоком желающих служить ему парня в буквальном смысле захлестнуло.
Пусть взятая Максимом добыча была по сравнению с долей остальных набольших козацкого войска невелика. Пусть. Но! Во-первых, то что он совершил — это уже показатель. «Коли он сам Сарай-Бату захватить придумал как, то и в будущем в нищете не останется. А коли
Лейсян, окончательно ставшая наложницей и советчицей, очень сильно помогала своему господину и повелителю во всех вопросах управления. Оказывается, она умела не только крутить задом и трясти сиськами перед гостями бекляре-бека, вырубая тех своими формами, но и имела вполне достойное образование. Писать, считать, слушать, понимать и приказывать она умела, и главное, могла этими навыками правильно пользоваться. Именно на нее упали все обязанности связанные с размещением и расселением холопов. А так как юрты и рухлядь, которая еще неделю назад казалась лишним, ненужным скарбом, сейчас были заселены на 140 % в дело вступило «во-вторых».
Максим оказался не таким уж и бедным человеком. Разменянное на взятки еще прошлой зимой на Сичи ганзейское поручение на десять тысяч гривен, сейчас пришлось очень даже кстати. От него осталось всего чуть больше половины — но… Шесть тысяч гривен — это чудовищно огромная сумма для простого человека. Да и для князя из младших родов — тоже. Да что там для младших, даже для великого — немаленькие это деньги. И вот этими деньгами, шальными по сути, Максимус сейчас не скупился. Отчасти, потому что вспоминались уроки Радульфа о том, как привязать к себе холопов самым нежным образом, отчасти, из-за того, что проснулась вроде бы давным-давно испустившая дух совесть. Ведь в осажденном Сарай-Бату из-за него столько погибло…
Идиллию единения новоявленного барина и холопов нарушили посланцы великого князя. Те прибыли в корчму в полудневном переходе от Киева (именно там расположился Максим и его новоявленные слуги), нашли Максимуса, оторвали его от дел и почти под конвоем отвезли его в столицу великого княжества.
— За что мне Боги послали такое?! Будто мне мало западных проблем с войском Руфуса? А еще и ты туда же! Ты представляешь, дурак, голова дубовая, что ты натворил? Ты знаешь, что не далее как вчера послы у меня были от Улагчи-оглана? Грозили войной! С ВЕЛИКОЙ ОРДОЙ! Я как голозадый безродный мальчишка должен был тут унижаться! Перед каким-то мелким немытым степным холопом! Они требовали от меня выдать им! Весь полон! Весь кош! И главное, тебя!
— Но…
— Молчать! Где был Глеб? Что он тебя не остановил?
— Да рядом он был! Зато я из полона освободил…
— Молчи! А ты представил себе, сколько погибнет на войне, развязанной тобой?! Сколько мужей, отцов и детей погибнет из-за тебя? Сколько жен зайдется криком и будет в горе раздирать себе лицо ногтями, дабы хоть как-то перебить душевную боль?! А ты подумал, сколько матерей и детей заплачет, зная что больше никогда не увидят детей и отцов? Ты спас пять сотен, а сколько тысяч ощутят у себя на шее ярмо работорговца? А скольких просто бросят с распоротым животом на пороге своих домов? Ты об этом подумал? Нет, злато тебе глаза застелило…