Невроз
Шрифт:
«Я спрошу один раз, – заговорил Первый. – Не хочешь ли ты уйти, пока еще не поздно?»
«Нет».
«Готов ли ты претерпеть до конца?»
«Что именно?»
«Откуда мне знать? – насмешливо отозвался он. – То, что отворит шлюзы твоего подсознания, Гидеон».
Тут до меня начало потихоньку доходить. И от этого, если честно, по моей спине побежали мурашки.
«Отпустите меня. Я хочу уйти».
Первый кивнул Второму, и я почувствовал, что узлы на моих запястьях понемногу ослабевают. Скоро я смогу покинуть эту комнату и этих психов. Вернуться домой, перекусить, выпить стаканчик вина, удобно расположиться перед компьютером... И что дальше? Снова барахтаться в мутной жижице
«Нет, постойте!»
«Так ты уходишь или остаешься, Гидеон?»
«Я остаюсь. Я готов».
Вот так. Он дважды повторил это имя – Гидеон, – и все мои сомнения рассеялись. Я должен остаться или похоронить все свои амбиции. Надушенный клоун не может быть творцом.
Итак, я сказал, что готов, после чего меня подвели к окну, вывернули руки за спину и уже не веревками, а узкими кожаными ремнями крепко-накрепко привязали к решетке. Бог мой, сколько раз я вынуждал своих героев до скрежета стиснуть зубы, чтобы удержаться от стона! Теперь пришло время сделать это самому. И я сделал, потому что знал: другого выхода нет. Мэтр и его люди втянули меня в крутую игру, но это была и моя игра тоже. Вернее, она была моей даже в большей степени, нежели чьей-то еще, потому что родилась в моей голове. Я придумал правила и наделил душой игроков.
– Как так?
– В начале своей исповеди я, кажется, упомянул, что представил на суд мэтра три новеллы и один рассказ. Герой рассказа, двадцатипятилетний англичанин Гидеон Кларк, по недоразумению, а главным образом благодаря собственному разгильдяйству, становится свидетелем событий, о которых никому не следует знать. Чтобы спасти свою задницу, он вынужден занять место другого человека и под чужим именем пройти инициацию в подземельях средневекового замка, ранее принадлежавшего тамплиерам. По ходу дела я довольно-таки подробно описывал ритуал, родственный тому, что разработал Кроули для своего Телемского братства. Сам ритуал и то, что переживает в связи с этим Гидеон. Разумеется, я понятия не имел, о чем пишу. В этом смысле критика была совершенно справедливой.
Чтобы хоть как-то отвлечься от ноющей боли в плечах, я разглядывал потемневший от времени дубовый паркет и по темным прямоугольникам старался определить, что за мебель стояла здесь в то время, когда эта комната еще не служила тюремной камерой, и как давно ее вынесли, и много ли таких, как я, перебывало здесь за последние годы.
Не знаю, сколько это продолжалось. Плечи у меня одеревенели от боли, во рту была пустыня. Я смотрел под ноги, вспоминал, о чем думал, как вел себя в моем положении старина Гидеон, и все больше убеждался в том, что ни черта не понимаю в этой жизни.
Когда за окном стемнело, дверь опять отворилась и вошли те же люди. Двое. Не говоря ни слова, один из них нанес мне хлесткий удар по щеке, и я зажмурился, опустив голову, тогда как Гидеон в этот момент, конечно же, презрительно харкнул в лицо своему мучителю. Ну-ну! Я нервно рассмеялся и, кажется, попросил воды. Или только подумал, что надо бы попросить. В любом случае мою просьбу пропустили мимо ушей. Когда меня отвязывали, я скулил как побитый пес, так болели затекшие руки. Слава богу, мне посчастливилось быть привязанным к решетке, а не к кресту, как завещал Великий Зверь [16] .
16
Прозвище Алистера Кроули.
Тот же тип, что влепил мне пощечину, довольно грубо подтолкнул меня к двери. Какого черта? Во мне волной поднялась безумная, дикая ярость, ярость затравленного зверя, который хочет жить, но понимает, что все равно
Проклятие, ему не было конца! Я бежал, я несся как заяц, при этом меня нисколько не насторожил тот факт, что все встречающиеся на моем пути повороты были поворотами налево. В результате я, как Алиса, очень скоро оказался на том же месте, откуда начал свой бег, перед той же самой, распахнутой настежь дверью, откуда неторопливой походочкой мне навстречу вышли оба Черных Плаща. Один заметно прихрамывал.
Глядя на их широченные плечи и кулаки, каждый размером с голову, я уже смирился с мыслью, что сейчас буду жестоко избит, но у этих ребят были другие планы. Номер Первый извлек из складок плаща огромный железный ключ (именно так я всегда представлял ключ от потайной дверцы за нарисованным камином в каморке папы Карло), сделал шаг в сторону, вставил ключ в невидимую глазу замочную скважину и распахнул дверь, словно по волшебству возникшую там, где еще минуту назад была глухая стена. Разумеется, за дверью оказалась крутая винтовая лестница, ведущая как вверх, так и вниз. Только таким образом и можно было попасть на другие этажи. Впрочем, утверждать не берусь. Коридор, по которому я петлял в тщетных попытках вырваться на свободу, мог скрывать еще десяток таких дверей. Сопротивляться не имело смысла, поэтому я позволил Номеру Второму оттянуть мне руки за спину и защелкнуть наручники, после чего меня вытолкнули на лестницу и захлопнули за мной дверь.
Я пошевелил кистями рук. «Браслеты» держали крепко. К тому же после того, как захлопнулась дверь, я оказался в полной темноте. Хорошенькое дело! Но позвольте обратить ваше внимание вот на что... Практически все время, не считая тех десяти или пятнадцати минут бессмысленной гонки по закольцованному коридору, мои руки были связаны или скованы, даже когда в этом не было особой необходимости. К примеру, на этой лестнице. От меня требовалось одно: идти по ней – либо вверх, либо вниз, – чтобы в конце концов попасть в строго определенное место, где меня наверняка ожидали другие люди и другие испытания. Так зачем наручники? Будь мои руки свободны, разве это помогло бы мне избежать своей участи?
– Плен, рабство, – промолвила Рита. – Чтобы по достоинству оценить вновь обретенную свободу, вы должны были хорошенько запомнить, каково это – чувствовать себя рабом.
Улыбаясь, Грэм поднял вверх обе руки, встряхнул кистями, так что и браслет-часы, и браслет-украшение одновременно звякнули, блеснув в свете настольной лампы.
– Точно.
– И вы продолжаете носить это железо...
– ...чтобы не забывать. Да.
– Хорошо. – Рита терпеливо кивнула. – Куда же привела эта лестница?
– А почему вы не спросите, начал ли я подниматься или спускаться?
– Ну, учитывая, что из окна пустой комнаты вы видели траву и забор, из чего могли сделать вывод, что находитесь на первом этаже, скорее всего у вас возникло желание подняться. Спуск под землю вызывает неприятные ощущения у большинства людей, а уж у вас, с вашими фобиями...
Улыбка Грэма, его непринужденная поза и блуждающий взгляд делали его похожим на курильщика опиума. Рите пришло в голову, что он намеренно расслабляется, боясь не выдержать эмоциональной нагрузки, которая постепенно возрастала под действием воспоминаний. Да-да, он опасался прорыва аффективной блокады (чем это могло быть в его случае? вспышкой ярости? желанием крушить все, что под руку попадется?), хотя именно этот прорыв обычно знаменует успех всей последующей аналитической работы.