Невская битва

Сегень Александр Юрьевич

Вспомнили про Меркурия — а где же он? Отчего до сих пор не явился на пир? Оказывается, отбыл епис­коп Смоленский.

— Как отбыл? Куда?

— В Киев подался. «Ныне отпущаеши, владыко…» — молвил и уехал. Сказывал, что после того, как он Александра обвенчал и увидел, теперь может спокойно к смерти приуготовиться. Мол, есть у Руси заступник.

— Ай-ай-ай! — качал хмельною головой Ярослав Всеволодович. — Увидел, стало быть, в ясноглазике моем заступника! Да как же нам еще раз не поднять кубки наши за епископа Меркурия? Дай Бог ему здра­вия, а коль наметил умирать — блаженного успения и доброго ответа на судище Христовом.

И

сколько бы ни пили, а все рождались и рожда­лись новые здравицы, которые нельзя было как-либо миновать, не осушив доброго кубка. Чествовали бра­тьев Ярославовых, да каждого по очереди. Хвалили и Феодосию, желая ей еще одного сынка родить, хотя можно и дочку, ибо и без того они, Ярослав и Феодо­сия, свой урок по сынам выполнили. А то вдруг взя­лись воспевать недавних нехристей, огульно именуя их бывшими лопарями — и ижорцев Пелъгуя с братом, и трех тевтонов, нечаянно занесенных в Торопец попутным ветром, да так тут, у нас, на Руси, и при-гнездившихся. Эти от всеобщих ласк до того упились безбрежно, что двоих унесли, а третий следом на чет­вереньках сам выбрался, изображая раньше времени восставшего от спячки медведя. Словом, такая пошла круговерть, какой и положено происходить на свадь­бе. Не обошлось и без драки. Новгородец Мечеслав, любовно именуемый в народе Мишею, перебрав лиш­него, вдруг кинулся бить одного из бояр торопецких с криком:

— Маркольт! Бейте его! Это Маркольт — вельмо­жа князь Данилы!

Очень ему показалось подозрительным, что Данила Галицкий сам сбежал от свадьбы, а вельможу своего Маркольта тут оставил с каким-то недобрым умыслом. Насилу переубедили Мишу, что не Маркольт это. Одна­ко побить успели немало глиняной столовой утвари, так что, когда вновь плясали, под ногами хрупало.

Проснулся Ярослав Всеволодович раным-рано. Как уходил от свадебного стола, он помнил, но смутно. Главное, что никто его не вел под руки, ибо как бы ни напился, а великий князь лица не терял и всегда поки­дал веселое застолье на собственных ноженьках. Тот­час раздался шепот великняжеского отрока Игнатия:

— Чего тебе, господине мой? Кваску ли, пива ли аль меду?

— Сперва — первое, вторым — второе, а третьим — третье, — весело, вспоминая единым махом все вчераш­нее, отвечал Ярослав. Он попил ледяного квасу и встал со своего ложа. Кратко помолился Господу, стоя в со­рочке пред строгими, но милостивыми ликами. Теперь попил такого же холодного мутного пива. Стал умы­ваться холодной водою, глубоко вдыхая и шумно выды­хая из себя воздух душистого весеннего утра.

— Хорошо, Игнаша! — крякнул он, еще более взбадриваясь.

— И совсем неплохо, — подтвердил слуга.

— Каковы донесения о минувших битвах? — иг­риво спросил великий князь, кивая в ту сторону, где примерно находилась спальня молодых.

— Донесения оттуль поступают добрые, — отве­чал отрок, служивший у князя уже лет десять, не ме­нее. — Отрок Савва всю ночь под дверью бодрство­вал… «Я, — говорит, — неусыпно чижиковал ». И ска­зывает, что воевода наш одержал полные победы.

— А посему теперь мне еще полкубка средней стоялости меда подай, — с удовольствием выслушав доне­сение, приказал Ярослав. Он выпил и затем велел при­нести ему ловчий кафтан и сапоги, поскольку люто нетерпелось ему поскорее испытать одного или двух со­коликов, привезенных из Полоцка в подарок. Спросил про Брячислава, уехал ли он вчера на свое жилье

или тут ночевать остался. Оказалось, в полночь отбыл. По­слано было за Александровым ловчим Яковом, уро­женцем Полоцка, который и теперь-то, в юные годы, был одним из лучших на Руси Словенской, а в будущем обещал быть на всей Руси непревзойденным ловчим.

В сей час за окнами еще только-только начинало светать. Нарядившись, великий князь немного поел вчерашней дивно приготовленной журавлятины, вы­пил еще немного меду и вышел из своей горницы. Ка­ково же было его восхищенное удивление, когда навст­речу ему вышел его сын Александр в сопровождении отрока Саввы, ловчего Якова, новгородца Сбыслава и двух сокольников — Андрея Сумянина по прозвищу Варлап и Мефодия Михайлова, которого ради его юно­го возраста и мелковатости звали Нефедиком. Все они, как и Ярослав, были обряжены в подобающие ловам одежды.

— Исполать тебе, великий князь, — поклонился Александр, а с ним и вся его свита.

— И тебе многая лета, — со смехом отвечал Яро­слав. — Вот уж не ожидал видеть тебя после первой гнездовой ночки с утра пораньше! Отчего не милуешься со своей любезной? Может, что не так? Не по-твоему?

— Не тревожься, батюшка, — рассмеялся в ответ Александр. — Все так и все сладилось. Лучшего и быть не может. Только вот Саночка моя спит сладко, а я… Ты сам знаешь… Яко учил нас твой прадед, а мой прапрадед Мономах: «Да не застанет вас солнце в по­стели. Заутреннюю отдавше Богови хвалу, и потом — солнцу восходящу и, узревши солнце, прославити Бо­га с радостию!»

— И, стало быть, ты решил поутру размяться со­колиной охотой? — обнимая сына, сказал Ярослав и трижды поцеловал его свежее лицо.

— Смерть как хочется тестевы подарки в деле ис­пробовать! — отвечал Ярославич.

Спустя некоторое время они уже скакали по полю в окрестностях Торопецкой крепости, держа на своих рукавицах кто соколика, кто кречета, а кто и ястреб­ка. Ярослав нес Патроклоса, а Александр — Столбика, про которого, помнится, было сказано Брячиславом, что он в ловах не шибко силен, зато в полете необычай­но красив, а к тому же — любимчик Александры.

Впереди всех скакал Александр, бодрый и оживлен1 ный, словно не его вчера с трудом подняли, обвенчали, будто не у него только что состоялась и сладилась пер­вая брачная ночь. Он скакал на своем золотисто-була­ном Аере, тонком, как луч рассвета, встававшего впере­ди, шелковое корзно огнем трепетало за спиной Яросла-вича, но рука, держащая на перчатке птицу, оставалась неподвижной, так что Столбику не доставлялось ника­кого беспокойства, и он мог оправдывать свою кличку, сидя на Александровой руке прямо, аки столбик.

И Ярослав любовался своим прекрасным сыном, с нежностью думая: «Ишь ты, ясноглазик мой… Мо-номаховы поучения чтит…» И скакал молодой Алек­сандр на резвом коне, с соколиком на левой руке, а впереди него брызнуло и распахнулось утреннее ве­сеннее зарево, золотисто-буланое, как Аер, и такое же летучее. Да не застанет вас солнце в постели!

Венец второй НЕВСКИЙ

Глава первая.УТРЕННИЙ СЫН