Невыдуманные истории. Веселые страницы из невеселого дневника кинорежиссера
Шрифт:
– У нас на Руси три царя – Царь-Колокол, Царь-Пушка и… Царь-Режиссер – Борис Барнет.
Барнет был удивительно красив и гармоничен.
Гигантская, плотно сколоченная фигура атлета. Большая, красивая голова. Высокий лоб, правильный, с чуть раздутыми ноздрями, нос. Удивительные глаза – то задорно-сияющие, то лукавые, то печальные…
Барнет был человеком большой и сложной культуры – необыкновенной одаренности. Одаренности синтетической. Он был равно талантлив в литературе, живописи, актерском
Барнет был неисправимым мечтателем. За ним незаслуженно утвердилась слава человека легкомысленного – репутация фантазера.
“Легкомыслие» Барнета заключалось в «неразборчивой» любви ко всему живому, броскому, неординарному – нарушающему сложившиеся представления о «солидности» и «добропорядочности» .
«Бесхарактерность» – в покорности «превратностям режиссерской судьбы», во «всеядности», которая порой приводила беспокойного художника к неудачам.
Барнет бесконечно любил жизнь. Любил страстно, активно – во всех ее проявлениях. Любил живопись и спорт, поэзию и женщин, кинематограф и скачки…
Все его картины были рождены жизнью.
Все они утверждают, прославляют жизнь.
* * *
…Встречали мы Барнета всей съемочной группой. Не терпелось увидеть прославленного режиссера.
Из обшарпанного, скрипучего «международного» вагона вышел высокий, широкоплечий, красивый человек средних лет. Он, как нам показалось, был не по времени франтоват. Весь в «кремово-белом», тщательно отутюженном. В руках держал небольшой фибровый чемодан с «заграничными» наклей-ка7-:и, трость.
Он по-дружески обнял каждого из нас и, не церемонясь, спросил:
– Друзья! Где можно выпить?. . И хорошо бы, без проволочки… А в гостиницу мы всегда успеем…
Мы – я, художник Эдуард Исабекян, журналист Сисон Мартиросян, водитель машины Спирт-Галуст (он должным образом оценил «мудрое» предложение режиссера) и… Барнет тут же отправились в «фирменную» забегаловку на улице Абовяна.
Неопрятный дощатый павильон был до отказа набит подвыпившими, громко галдящими, небритыми завсегдатаями заведения. Барнет в своем светлом плаще, фетровой шляпе с тростью в руках выглядел здесь «белой вороной».
С помощью локтей, мы протиснулись к стойке. Буфетчик, не глядя, протянул нам по пол-литровой банке мутного, горьковато-сладкого портвейна.
Барнет был в восторге, после «безалкогольной» Москвы
он вдруг оказался в «портвейновом раю».
… Опорожнив очередную банку портвейна, Эдик Исабе-кян заспорил с пьяным соседом. Сосед, недолго думая, «врезал» банкой Эдику в скулу. Эдик взвыл от боли. По лицу его растеклись струйки крови, смешиваясь с портвейном. Завязалась пьяная драка.
Барнет не спеша снял плащ, шляпу, отложил в сторону трость. В «боксерской
Борис Васильевич вышел на улицу, разыскал милиционера.
– Вот тут, эти… подонки… Пришлось утихомирить… – Барнет кивнул на верзил.
Блюститель порядка мгновенно проникся уважением к «мощному режиссеру», выволок парней и, с помощью восхищенных зевак, погрузил их на патрульный «Джипп».
* * *
Каждую неделю Борис Васильевич устраивал у себя «литературные пятницы». На этих «пятницах» мы впервые услышали о Гумилеве, Цветаевой, Мандельштаме. Услышали об Исааке Бабеле.
Долгие вечера Борис Васильевич читал нам, своим картавым басом, стихи удивительных поэтов, рукописи одесских
рассказов Бабеля. Рукописи замечательного писателя он свято хранил, в надежде на «лучшие времена»…
Читал нам Барнет эти откровения в годы, когда даже само упоминание этих имен могло навлечь беду.
Как-то, прощаясь, Борис Васильевич, не глядя на нас, сказал:
– Друзья, я понимаю, чем грозят эти чтения… стоит ко-му-либо из вас… из нас…
Барнет помолчал.
– Пусть будет, что будет… но вы должны знать… Обязаны знать, что существовало подобное чудо – оклеветанное, оплеванное, упрятанное за решетку…
* * *
На роль лейтенанта Христофорова Барнет пригласил Бориса Андреева. Снимался тогда Борис в Батуми, в фильме режиссера Мачерета – «Я – черноморец».
Несмотря на согласие Андреев все не приезжал. Не отвечал и на настойчивые телеграммы. Барнет стал подумывать о замене. И тогда, к всеобщей радости, от Андреева пришла телеграмма:
«Вылетаю сегодня тбилисским зпт встречайте тчк Борис».
Барнет, будучи хорошо знаком с «образом жизни» артиста, приволок в гостиницу бочонок с мутно-рыжим портвейном, запасся виноградным самогоном, которым бойко торговал швейцар «Интуриста» – «профессор Кероб».
Борис приехал не один, с женой Галей и дочкой Галишкой.
Против обыкновения он был мрачен и неразговорчив. Не прикоснулся ни к портвейну, ни к водке. Что вызывало крайнее удивление и «паническую озабоченность» Барнета.
На наши вопросы Борис не отвечал, упрямо отмалчивался. При этом бормотал себе под нос что-то невнятное, похожее на молитву…
На пятый день, уступив нашим уговорам, Борис рассказал, что приключилось с ним в Батуми:
– Встретили меня торжественно, всей подвыпившей съемочной группой. Сокрушались, что опоздал, съемки, мол, задерживаются …