Невыносимое счастье опера Волкова

Коваль Алекс

Достаю из кармана брюк, которые натянул перед приездом скорой, положительный тест. За последний час я, наверное, уже с сотни раз крутил его в руках, вчитываясь в это “беременна”. И все равно опять сердце сжимается, а в глотке ком размером с теннисный мяч. До сих пор поверить сложно, что это правда. Только теперь я еще и боюсь. Радоваться. Эгоист внутри меня настолько хотел, желал, молил, чтобы предположения оказались правдой! Что после того, как увидел результат и чем закончилась истерика Кулагиной… короче, звездец какой-то.

Я реально в полной растерянности. Понятия не имею, что делать дальше и какой искать

к Кулагиной подход. Ее страх настолько велик, что никакие вразумления ее не переубедят! С ней такое бывает. Упрется, и не пошатнешь. Временами ловлю себя на том, что, может, было бы спокойней, не окажись конфетка в положении? Но тут же обрубаю себя. Сама мысль, что она может сделать аборт, душит и режет без ножа по живому. Конечности выкручивает, стоит только представить, что она решится убить нашего ребенка. Это наше с ней продолжение. И это прекрасно, черт возьми! Осталось только каким-то немыслимым образом донести это и до Антонины, не позволив сделать никакого опрометчивого шага. Ведь должен же быть способ, правда?

Я, блть, уже люблю этого ребенка! Хотя он там сейчас еще размером как что? Горошина? Семечка? Или и того меньше? Вдруг это сын? Маленький пацан, который станет маминым защитником. Может, такой же конопатенький, как Кулагина? А вдруг дочка? Дочке я тоже безумно буду рад! Папина принцесса с мамиными глазами. Да мне вообще по хрен, на самом деле, пол ребенка! Главное – здоровый. А уже все остальное: счастье, ласку, любовь – мы с Кулагиной малышу отдадим с лихвой, независимо от того, пацан это или девочка.

Знаю, уверен, что и Тони перебесится. Полюбит нашего мелкого. Не сможет не полюбить! Ведь это она первая будет с ним или с ней рядом двадцать четыре на семь. Они уже одно целое. Ей просто надо время. Время и поддержка. Первые эмоции поутихнут. Страхи, как пыль, осядут. Кулагина обязательно поймет, что рождение малыша никак не “пауза” и уж тем более не конец. Наоборот – новое начало. Где бы только взять сил и терпения все это до нее донести сквозь целую броню недоверия? Конфетка даже представить себе не может, сколько прекрасных моментов может быть в жизни, когда рядом растет ребенок.

Перед глазами в хаотичном порядке начинают всплывать картинки прошлого. В основном я вспоминаю, как росла у меня на глазах Ру. Как из мелкой самостоятельной пятилетки выросла уверенная в себе футболистка.

Вот Руся впервые появляется на пороге моего дома. Все УВД на ушах, пятилетка пропала! А она сидит на ступеньке у дома, как ни в чем не бывало, и улыбается. Мне. Два хвоста, зареванные глаза, упрямо вздернутый нос и любимый волк в руках – “дядя Витя, я буду зыть с тобой!”…

Вот я, смешно вспомнить, первый раз покупаю детское автокресло, потому что без него возить ребенка в тачке небезопасно. Мне двадцать семь, и я вообще ни хера не понимаю в воспитании!

Вот мы первый раз едем в сад, заблудившись, зайдя в чужую группу. Герыч потом долго ржал надо мной в отделе, заявляя, что даже хомячка бы мне не доверил.

А как прошел наш ремонт в детской? Дурацкие, совершенно нелепые обои с розовыми слонами, ради которых Руслана закатила мне в строительном магазине страшную истерику, до сих пор украшают стены ее комнаты!

Потом был первый класс и первая тренировка по футболу…

Я люблю племяшку всей душой, как родную дочь. Она и есть для меня фактически как дочь.

Эта мелкая росла у меня на глазах. Вместе со мной. Не только сама училась любить, но и меня учила быть ответственней. А тут? Тут будет что-то еще ближе! Что-то мое на физиологическом уровне! Наше с Кулагиной. Ребенок, о котором я мечтал еще десять лет назад. Жизнь словно сделала крутое пике, вернув нас обоих в “точку отправки”. Мое. Наше. Мелкое, с крохотными ручонками, кряхтящее, пускающее слюни и тянущееся к нам всем своим крохотным сердечком! Нет. Даже представить страшно, насколько сильно я могу утонуть в этом карапузе. Но зато я с удовольствием могу себе представить, как он или она будет расти. Первые “папа”, первые “мама”, первые шаги… и от всего этого конфетка предлагает отказаться?

Не замечаю, как слезы снова накатывают. Мужики, говорят, не плачут? Брехня. Может, я и не реву навзрыд, но глаза слезы разъедают. Я их прикрываю, потирая пальцами переносицу. Не можем мы все это просрать так бездумно. Никак не можем!

– Сколько времени, Вик?

От тихого шепота Кулагиной вздрагиваю, как от крика прямо в ухо. До того неожиданно.

Смотрю на часы:

– Начало шестого.

– В двенадцать у тебя самолет. Не забудь.

– У меня? – оборачиваюсь. – В каком смысле “ у меня”? А ты?

– А мне нужно попасть к моему врачу.

– Кулагина…

– Не буду я ничего делать с этой беременностью! – шипит и добавляет, – пока. Но провериться нужно. Может, вообще это косячный тест.

– Ты опять начинаешь? Не устала прятаться от очевидного отговорками? – выходит резко, и я тут же себя осаждаю, напоминая себе слова врача “исключить стрессы и эмоциональные потрясения, Виктор”. Меняю направление разговора:

– Я не оставлю тебя в Москве одну. Либо мы летим вместе, либо мы остаемся. Тоже вместе. Без вариантов.

– Тебе послезавтра на работу. Не забыл? Вряд ли Шумилов перед твоим повышением будет сильно счастлив твоему прогулу.

– По*уй на работу. Семья важнее.

– Очень дальновидно остаться без заработка в свете того, что нас, возможно, ждет пополнение, – фыркает.

Коза!

Плотнее кутается в одеяло. Готов поспорить, что под ним она свернулась калачиком и вся дрожит от холода. Снова. Кулагина мерзнет всегда!

Я молча проглатываю ее ядовитый выпад. Снимаю брюки и забираюсь к ней. Несмотря на легкое сопротивление, обнимаю, прижимая к своей груди. Тони какое-то время еще вяленько пытается протестовать, но, наконец-то включив благоразумие, затихает, уткнувшись носом мне в шею. Точно, блин, замерзла. Он у нее ледяной! Кончик носа. Крепче обхватываю руками, устраиваясь удобней и прикрываю глаза. Если поспать не удастся, то я хотя бы не свалюсь с ног от усталости. Небольшая передышка организму в этом забеге не помешает.

Не сразу, но конфетка расслабляется. По-прежнему обиженно отказывается обнять в ответ, сложив руки на груди, но по крайней мере теплеет. Начинает дышать чуточку ровнее.

– И все-таки, когда? Я не понимаю, – слышу немного погодя. – Срок больше трех недель, если верить тесту. А мы вместе от силы месяц!

Мозг невольно напрягается. Прикидывая, подсчитывая. Вспоминая. В итоге отчетливо всплывает едва ли не единственный раз, когда все между нами случилось не просто спонтанно, но еще и совершенно, блть, бездумно.