Невыразимый эфир
Шрифт:
— Я знаю, — как безумный взревел канцлер, но тут же взял себя в руки. — Я все это отлично знаю, но условия изменились. Речь идет о моей собственной дочери — она слаба и не отвечает за свои поступки. Она действует как конкистадоры, которые сжигают свои корабли, чтобы отрезать себе пути к отступлению. Я должен ее найти. Вы должны ее найти для меня.
— Я не знаю… Я опасаюсь зоны и ее дурмана. До сих пор мне не случалось так долго находиться за пределами города. У меня нет опыта. Возможно, вам следовало бы обратиться к кому-то другому.
— Не думаю. Я изучил ваш послужной список: воспитывался за государственный счет, достигнув совершеннолетия, поступил военную школу, самый блестящий офицер выпуска, шесть
— Канцлер, вы прекрасно осведомлены. Но вообразите, что это отступление от закона в конце концов будет раскрыто. Что тогда станет с вами и со мной? Мы укрепляем здание с одной стороны, чтобы тут же разрушить его с другой. Мы нарушаем нами же установленные правила. Это ни в какие ворота не лезет. Я понимаю ваше горе, но интересы города значат для меня больше. Искренне сожалею, но мой ответ — нет.
— Значит, вы не оставляете мне выбора, — вздохнул канцлер. — Я понимаю, на что вы намекаете. Тогда я приказываю вам найти мою дочь, какие бы методы для этого ни потребовалось применить. Я знаю, что вы очень амбициозны и не упустите своего, как и все молодые волки из вашего поколения. Я остановил свой выбор на вас не только из-за ваших служебных достижений. Я знаю, моя просьба идет вразрез с законами города, и мне нужен человек опытный и в то же время не слишком щепетильный. Подумайте хотя бы об обещанном вам вознаграждении. Не упустите эту возможность!
— В общем, все, что вам нужно — это наемник. Охотник.
— Можно и так сказать.
— Наконец мы пришли к пониманию. Лично я предпочитаю называть вещи своими именами. Мы оба разумные люди, и каждый из нас получает свою выгоду, вы — вашу дочь, а я — мощный рывок вверх. Допустим. Но вы же понимаете, что мне нужно иметь еще и письменное подтверждение, что все происходит с вашего ведома и под вашу ответственность. В случае провала я заявлю, что это вы мне приказали. Хочу, чтобы это было ясно.
— Естественно.
— Место начальника караула? Таково ваше обещание?
— Даю слово, — сказал старик.
— Мне понадобится снаряжение.
— Вы будете обеспечены всем самым лучшим.
— Как мне поступить с паромщиком?
— Убейте эту гниду! Пусть он больше не вернется. Разговор окончен.
Канцлер и сам осознавал, насколько противоречивы его слова. Декреты, которые он когда-то принимал — что на холодную голову, что сгоряча — теперь вызывали у него только усмешку. Одиночество его убивало. Ничего не имело значения, кроме возвращения его дочери. Милиционер догадывался о слабой стороне старика и о том, какую выгоду он может извлечь из этого. Отсалютовав в последний раз канцлеру, но не добавив ни слова, милиционер покинул кабинет. На его лице, вопреки уставу, змеилась саркастическая улыбка. Канцлер не видел, как милиционер вышел за дверь. Он плакал, глядя на фотографию своей дочери.
Собаки взяли след. Фыркая и сопя, они отследили запах беглецов от хибары паромщика до очистных сооружений. Милиционер не мог понять, почему девушка в своем письме сама все раскрыла с такой беспримерной откровенностью. Хоть ее отец и полагал, что она не совсем в своем уме, эта демонстрация сбивала с толку. Без труда обнаружив ненадежную маскировку по краям канализационной решетки, милиционер потянул за прутья. Решетка поддалась без труда. Насвистывая, он оглядывал мрачные своды туннеля. Интуиция подсказывала, что беглецы ушли далеко вперед — у них было четыре или пять часов форы. Очевидно, возвращаться ему придется вечером или даже ночью. Наблюдатели в кубических башенках на вершине
Пробираясь между возбужденными собаками, к отряду направлялась команда врачей. Милиционера удивило их присутствие здесь. Один из солдат пошел осведомиться о причинах их появления и доложил: канцлер приказал доставить медицинский препарат, который помогает противостоять дыханию зоны. Милиционер должен быть вакцинирован.
— Минутку, господа. Сначала я должен знать, что это.
— Ничего не бойтесь, милиционер. Это сыворотка, созданная в нашей лаборатории, — хитрая комбинация, чтобы не поддаться дурману. Пожалуйста, закатайте рукав до плеча, — сказал медбрат, постукивая пальцем по шприцу.
Милиционер повиновался.
— А оно работает? И откуда вы ее взяли, эту, как ее?
— Все это еще в стадии эксперимента, но результаты уже многообещающие. Мы составили этот антидот на основе множества изученных фактов заражения. Речь идет о некой смеси — или концентрате, если хотите, — всех известных препаратов, позволяющих защитить организм от агрессивной внешней среды. Доверьтесь нам. Лабораторные мыши в большинстве своем хорошо на него реагировали.
— Ого! Ну, тогда я совершенно спокоен.
Милиционер едва почувствовал боль от укола. Когда прозрачная жидкость побежала по его венам, он впервые задумался о серьезности своего поступка. Стоит ли все это труда? Зачем нужно мировое господство, если все равно предстоит умереть? И все же, несмотря на реальное ощущение опасности, он чувствовал в душе только жажду вознаграждения и хмель тщеславия. Во внутреннем кармане форменной куртки, у сердца, заботливо хранилась официальная бумага от канцлера — гарантия его безнаказанности. На боку висел револьвер в плотной кожаной кобуре. Старик сравнил одержимость дочери с фатализмом конкистадоров, которые, сжигая собственные корабли, уничтожали всякую возможность для страха и сожаления. Но не таков ли он сам, милиционер? Ему пришло на ум, что беглецы наверняка испытывали те же сомнения, что обуревают сейчас его, а значит не следует ими пренебрегать — они станут их общим гидом, крепкой связью, которая соединит его и тех двоих в пути по этой опасной территории. Вплоть до неизбежной встречи — неотвратимого момента, когда им придется столкнуться лицом к лицу.
Глава 4
Велосипед катил по грунтовой дороге, что сперва вилась вдоль стены, а после свернула в зеленую тень густого леса. Паромщик жал на педали изо всех сил. Девушка была поражена многообразием форм и цветов, которое открывалось ей здесь и там, под кронами деревьев, в глубине этого мира плотной листвы и узорной коры, этого королевства крохотных насекомых, иногда очаровательных, иногда жутковатых — сборище летающих созданий, двурогих или нитевидных, едва заметных, но чьи стремительные движения заставляли ее вздрагивать. Все шло замечательно. Паромщик представлял себе ее изумление и не спешил прерывать ее первую встречу с внешним миром. Сам он тоже наслаждался редким зрелищем, что представало перед ним, но иначе, чем его спутница, потому что для него оно не было открытием: он знал все это уже давно. И все же, хотя он бережно хранил в памяти эти образы, помогавшие ему выносить мрачность городских улиц, каждый раз он с удивлением обнаруживал что-то новое: то ему казалось, что вон та рощица выглядит иначе, то он находил новый оттенок в игре света или в той далекой дымке. Он чувствовал, что его восприятие зоны становится чище, обостреннее, и это ощущение только возрастало по мере того как смутные воспоминания о городе и о тоскливой жизни в нем неудержимо исчезали, сметенные пьянящим дыханием зоны.