NEW-AGE – Эпоха тотального террора

Аскеров Артур

Когда Роузи, наконец, поднесла к столу завтрак из хлеба с яичницей, Гедеон с улыбкой на лице принялся завтракать, а вот семья Томаса к еде сначала не притрагивалась; они закрыли глаза, а спустя секунд тридцать Томас произнёс:

– Аминь.

– Аминь – подтвердила Роузи.

– Аминь, – уважительно покачивая головой, произнёс Гедеон, – молитва перед едой?

– Да, – ответил Томас, приступая к разрезанию яичницы на две части.

А вот – Роузи есть не спешила; перед этим ей хотелось выговориться:

– Теперь мы всей семьёй ходим в Храм и вы не представляете, как изменилась

наша жизнь. Это же такое благое деяние ходить к священникам и учиться у них такой значимой вещи, как жизнь во имя торжества закона Божьего. А ведь наше правительство и особенно наш благороднейший Верховный Правитель, которого так часто ругают в маргинальных кругах нашего города, такие духовные начинания поддерживают. Значит Благороднейший заботится не только о нашем материальном благополучии, но и о духовном тоже… прямо святой, – без доли иронии сказала она.

Гедеон в ответ кивал, еле сдерживая недоумение.

– Вот сегодня тоже пойдём с сынулей, – сказала Роузи, посмотрев на Томаса – младшего.

В этот момент Гедеон вспомнил о молчаливом четырехлетнём мальчишке, который скромно сидел боку и будто бы был отторгнут невидимой стеной от всех остальных.

– Ты чего такой грустный? – спросил Гедеон у него.

Однако мальчик никак не отреагировал на слова.

– Молчун он, скромненький мальчик. – сказала Роузи, потрепав его по густым, приятным волосам.

– Пусть молчит. Он мелкий ещё, что бы говорить тут с нами. Ума у него мало и ничего путного он сейчас не скажет. Пусть взрослых слушает и соблюдает субординацию, – с высокомерием, свойственным наглому взрослому, произнёс Томас про своего сынулю.

– Строго с тобой, – сказал Гедеон, сделав немного печальное лицо.

Все вдруг уставились на этого ребёнка, а он опустил олову и продолжал смиренно молчать.

– Да не строго. Просто он недавно мне нагрубил, и отец его отругал немного. По справедливости отругал! Ребенок должен быть послушен – так учит Храм. Кстати, это и взрослых тоже касается. Как младенец должен служить своим родителям, так и взрослые должны служить Храму и правительству. Ну а для этого нужно много работать над собой, в Храм ходить и закон не нарушать. В общем жить в смирении со всем.

Почему-то Гедеон вдруг воспринял эти слова как упрёк в свою сторону, немного нахмурив брови.

– Может вы пойдете с нами? – спросила Роузи, перекладывая в свой ротик кусочек хлеба.

– Нет, извините. Не болен я этим. Уж лучше зомбоящик посмотрю, чем пойду на дедов в балахоне любоваться, – резко отказал наш герой.

Томас, улыбнувшись, сказал:

– Не слышал ли новость одну? Не знаю, слухи это или правда. Говорят, что новый департамент полиции появится. Что-то вроде «полиции нравов»… Так вот те, кто не ходит, ни в Храм, ни церквя, ни в мечети – короче, люди нерелигиозные могут попасть в разряд потенциальных преступников. Мол, в Храм не ходишь – можешь вести аморальный и противозаконный образ жизни… Так что ещё подумай над её предложением, – с улыбкой на лице закончил Томас, ласково щипнув своими толстыми пальчиками жену.

Эти слова уже всерьез раззадорили Гедеона, и он уже не мог оставить эти замечания в свой адрес и продолжать спокойно есть яичницу. Однако

благодаря своему природному холоднокровию, он смог остаться довольно рассудительным.

– Про полицию нравов я слышал ещё когда в Академии учился, – начал атаковать он, – так вот, по-моему, всё это – бредятина редкостная! Такие идеи возвращают нас в средние века; тогда женщин на костре сжигали за то, что она была чрезмерно красива. Конечно, я не думаю, что у них ума хватит учреждать такой орган, ведь это нарушит и без того попираемые права нашего населения… А слух этот – скорее всего, просто страшилка.

– И всё-таки жаль, что тебя выгнали из Академии, – с разочарованием произнёс Томас.

Сказал он это, желая перевести разговор в другое русло, так как тема возвращения в средние века показалась ему очень болезненной и он, как ярый пацифист и человек очень неконфликтный, постарался избежать спора. А вот Роузи не желала соглашаться с мнением Гедеона и, жадно проглотив кусок твердого хлеба, резко возразила:

– Никакая это не бредятина! Вон та дрянь, которая живёт на первом этаже – Мишель. Вытворяет она такое безобразие, что говорить стыдно и никакой управы на неё нет. А сделают полицию нравов – сразу же упекут её за решетку, что бы знала.

Посмотрев на высокий, обеленный потолок Гедеон задумался, пытаясь вспомнить Мишель, с первого этажа; он пришёл к выводу, что не знает кто это.

– И как же она творит своё безобразие? – с иронией спросил он.

Призадумавшись, Роузи прикрыла ладонями уши младшего Томаса и тихо произнесла:

– Блудом, проституцией,– потом, убрав руки от ушей мальчика, Роузи продолжила, – к ней каждый день сброд ходит; в основном юноши кстати. И все это знают, но ничего сделать не могут. Поэтому и нужна полиция нравов, а вы говорите – не нужна.

– В этом случае – я согласен. Но ведь она просто закон нарушает, причём тут полиция нравов? Они как сказал ваш муж, будут в список подозреваемых заносить тех, кто не ходит по церквям. А я вот например не хочу туда идти, хоть и не атеист.

– Слава Богу хоть так, – выдохнув, сказала Роузи, а Гедеон продолжил свой напор:

– А не хожу туда, потому что вижу там руку государственную. Будто бы не Господу я молиться прихожу, а Правителю нашему; будто и не в храм Божий прихожу, а в дворец королевский. А иногда мне вообще думается, что все эти святые в сутанах прямо на правительство и работают.

– Да правительство наше так прекрасно, что должны люди работать прежде всего на него и нет в этом ничего плохого, – пискляво заявила Роузи, – а возвращаясь к распутнице этой Мишель, стоит сказать, что раньше все люди жили в блуде, как и она. Даже не жили, а гнили в этом разврате, уподобляясь своим вожделением, грязным животным. Все заповеди нарушались и стали мы опускаться все ниже и ниже. Скатились даже до мерзкого либерализма, который и есть по природе своей содомия и разврат… И только сильное наше правительство и Верховный Правитель вернули нам веру, духовность и благородный консерватизм. И почему же теперь не славить нам нашего Правителя в церквях? Это же он своей властью избавил нас от эпохи гнилого либерализма, в котором процветала содомия, а дети не знали своих родителей.