Нея
Шрифт:
Длинная открытая платформа тянулась от вокзала по направлению в скальному массиву, в последней трети бетон ощутимо, полукружьями, просел, растрескался. Даже не понятно было, с чего. Сел на него кто-то что ли каменной задницей? Справа, в отдалении, вырастал кирпичный забор, из-за которого сначала проглядывали вторые этажи зданий, фасадами выходящих на центральную улицу, а затем — продолговатым серым сводом — и сам вокзал.
Виктор усмехнулся его нелепой доминанте.
Гигант среди лилипутов. Все нынешнее
Высотой платформа была по горло, но перелезать ее он не стал, отшагал метров семьдесят до торца, окрашенного в черно-белые полосы, и вышел к рельсу.
Двести тридцать километров до столицы. Два туннеля, один мост.
Можно пешком. Пять-шесть дней — и ты дома. Только как-то и не вспомнить случаев, чтобы кто-нибудь…
В сущности, ведь можно, не запрещено. Только, видимо, никому и никуда не нужно.
Траву по обе стороны рельса колыхал ветер. Правда, казалось, что трава справа от рельса перенимает движение с опозданием. С микроскопической паузой.
Будто раздумывая каждый раз.
Виктор усмехнулся, тоже на мгновение замер над рельсом, перешагнул. И что? И зачем? Я не трава все же.
Дальше пришлось забирать к городу, чтобы не выходить на скальные осыпи. Ремзона была отделена худой, во многих местах отошедшей сеткой. Виктор пролез в дыру, и очутился среди мертвого пластика и мертвого железа. Погрузчики, кары, их кожухи и детали, останки катера, колесные оси, горелый локомотивный остов, длинные, изъязвленные цилиндры турбин. Черные лопатки, как семечки на поддонах. Полусферы накопителей. Бухты проводов. Вскрытые контейнеры, заполненные пенной крошкой. Участки магнитного рельса.
Где-то поблизости, судя по характерном звуку, коротко взвизгивало сверло.
Виктор прошел сквозь гофрированную секцию, обогнул поросший травой бугор и оказался перед широким бараком без одной стены.
Взвизгивало здесь.
В углу пыхтел и горько дышал пумпыхом генератор, кабели отходили от него к выстроившимся в два ряда станкам, из которых к стыду своему Виктор опознал лишь два токарных и один сверлильный.
У сверлильного спиной к нему стоял человек.
По левую сторону от него находились короба с заготовками, по другую — короба с уже просверленными деталями.
Человек наклонялся, выцеплял то пластиковый крючок, то пластиковый уголок, приспосабливал их на станине, опускал сверло, раздавалось "выз-з-з", пластик пыхал дымком, закручивалась спиралью стружка, затем шпиндель уходил вверх, и число продырявленных собратьев увеличивалось на одного.
Собратья шлепались друг на друга.
— Здравствуйте, — сказал Виктор.
Человек повернулся.
На худом угрюмом лице отразилось сомнение.
— Вы это… Нет, здравствуйте, конечно…
Человек вытер ладонь о широкие серые брюки, осмотрел ее, тоже
— Шохонуров.
— Рыцев. Виктор.
— А-а, вы этот… Сыщик?
— Следователь, — поправил Виктор.
— И как?
Шохонуров сел на край короба, спрятал небритый подбородок в вороте свитера и приготовился слушать. Ему не повезло — Виктор ответил коротко:
— Пока вникаю.
— Угу, — кивнул Шохонуров, — дело хорошее. — Нагнувшись, он достал крючок и завертел его в руках. — А я сверлю.
— Зачем?
Собеседник с удивлением посмотрел в короб с уже готовыми деталями.
— Не знаю. Привычка. Вдруг пригодятся.
Вдруг.
Неожиданно, внезапно, вдруг наступит будущее, и Кратову понадобятся крючки, а пуще того — с уголками вместе.
В каждый дом.
— Я сейчас иду к Провалу, — сказал Виктор, — завтра мне, вполне возможно, понадобится лебедка и какая-то помощь. Вы согласитесь поучаствовать?
Шохонуров пожал плечами.
Лоб его исказила косая складка. Пальцы сомкнулись на крючке и побелели. Он будто через силу кивнул.
— Да. Вы завтра… Вы здесь меня найдете. Я… я буду сверлить… здесь.
— Извините, — сказал Виктор.
— Ничего.
Шохонуров согнулся, крючок брякнул о бетонный пол. Уходя, Виктор расслышал сдавленный стон, но не повернулся, чтобы помочь.
Чему тут помогать?
Голос у каждого свой, он награждает, он наказывает. Человек может быть только рад, только рад. Еще можно сжать пальцы в кулаки.
Осторожно. Радостно.
Из ремзоны Виктор попал на улицу Светлую, с которой двадцать семь лет назад можно было заметить пропажу Неграша.
Жалко, некому оказалось.
Светлая была светла и тиха. Несколько домиков с краю, хозяйственные сарайчики по одну сторону, рядок унылых двухэтажек, густые заросли травы. Кирпичи. Обломки. И серый с черным гребень осыпи, подходящий чуть ли не вплотную к дальним строениям, делящий улицу на две неравные части — с которой видно и с которой не видно биоферму.
Виктор забрался в один из домов, поднялся по пыльной лестнице, прислонился к треснувшему оконному стеклу — каменистый склон, нахоженную тропу среди камней над гребнем кое-как разглядеть было можно. Но в деталях… Нет, в деталях нет, только с оптикой.
На пластиковом подоконнике он обнаружил то ли гвоздиком, то ли еще каким-то твердым предметом нацарапанного человечка. Человечек сидел на горизонтальной линии и держался за непропорционально большую голову. Видимо, какой-то следователь, также, как он, проверяя Шумновский рапорт, начертил его от нечего делать.
Виктор подумал, что человечек похож на него.
Спустившись, он побродил по первому этажу, нашел несколько тряпочек и ложку. Когда-то здесь все-таки жили.
До События.