Нея

Арсан Эммануэль

Морис повинуется. Он по-прежнему не произносит ни слова и садится на прежнее место. Если я снова о нем не позабочусь, он не шевельнется. Потому я снова беру его руку и направляю ее к моей груди и животу. Скоро мы проверим мою «секс эпил» (сексуальную привлекательность)! Я чрезвычайно счастлива, что темно. У меня появляется чувство, что мой пушистый холмик стал сверхтолстым. Я решительно сбрасываю с ног простыню и кладу руку Мориса туда, где обычно лежит моя. Он наконец начнет действовать напористо, ласкать, как ласкал Сюзанну? Но как же сказать ему об этом? Это… происходит не совсем так. Сначала он действует гораздо быстрее, его палец слишком тверд… А потом то, что он должен делать, именно то, что мужчина делает с женщиной. Ибо совершаемого им сейчас явно недостаточно для него, когда он находится

с Сюзанной; поэтому то, что он делает со мной, не должно на этом закончиться. И возможно, несмотря на мою грудь и его руку… в этом случае, наверное, он действительно не воспринимает меня как женщину.

— Нет, Морис…

Он отпрянул.

— Но, Нея, я не имел в виду… Извини, я потерял голову!

— Нет, Морис, я не сержусь, совсем наоборот. Иди сюда.

Он подходит и садится рядом со мной. Я снова вижу вздутие в его брюках и вновь думаю, что, возможно, самое время мне показать пример. Я кладу свою руку на его бедро. Он не шевелится. Я трогаю выпуклость под ширинкой. Он остается неподвижным, как будто превратился в камень. Я немного паникую. Время идет. Отец скоро закончит просмотр своего сериала, у мамы появится какой-нибудь сумасшедший план, в осуществление которого она захочет вовлечь и меня, — нельзя терять ни секунды. Я расстегиваю ремень. Морис по-прежнему не двигается. Тяну вниз молнию. А это довольно сложно, ведь застежки-молнии вовсе не так просты, как вам кажется. И я опять чувствую там выпуклость. Его трусы имеют разрез спереди. Я просовываю туда руку — и вот он, как странно! На самом деле я и не представляла его себе таким! Твердым, громадным. Что он собирается им делать? Я не уверена… Поэтому говорю:

— Морис, пожалуйста, давай…

Он встает, спускает брюки, снимает туфли, затем трусы. Нижняя рубашка свисает до бедер. У него действительно не слишком красивые бедра — довольно узкие и длинные. Все же чудесные светлые волосы на его руках очень возбуждают меня. Не знаю почему, но эти замечательные светлые волосы на теле Мориса, равно как и его пристальный совиный взгляд, вызывают у меня желание поцеловать его и прижать к себе!

— Теперь ляг на меня.

Он, по-прежнему молча, повинуется. Ничего, абсолютно ничего не происходит. Я не чувствую его растительности, как предполагала. Его твердый член — как барьер между нами. У него какой-то одержимый взгляд — а интересно, чем одержимый? Что касается меня, то я не чувствую ничего, кроме чего-то похожего на спазм в животе. Морис тяжелый, и мне больно. Так, уже лучше: теперь он раздвигает мои ноги. Я позволяю ему это сделать, ведь у него, конечно же, намного больше опыта. Я должна полностью подчиняться ему, иначе допущу какой-нибудь промах, и он поймет, что я абсолютный новичок в этом деле.

Он еще шире раздвигает мои ноги. И вот оно! Конечно! Я всегда это знала. Я же видела котов и собак. Во всяком случае, я знала из уроков по половому воспитанию, что его половой член должен войти в меня.

Но я думала, это произойдет после занятия любовью. Значит, ты занимаешься любовью, и в это время член входит в тебя. Интересно, как это может быть? Такой большой предмет, такая палка никогда не сможет пролезть в это очень маленькое отверстие, кажущееся таким плотным вокруг моего пальца.

Но все же я раскрываюсь, такая влажная, как если бы играла сама с собой. Я ожидаю, а ожидание меня всегда волнует. Кроме того, недавно я заметила за собой одну уловку: когда ласкаю себя, иногда держу руку в нескольких дюймах от моего лона в то время, как мне больше всего хочется погладить себя. Это длится порой в течение нескольких минут.

Мое влагалище увлажнено. Можно даже сказать, весьма обильно увлажнено. Иногда я даже испытываю большие затруднения, так как, если ласкаю себя слишком быстро, появляются и капли.

Я готова — и вот он пронзает меня, опустошает!.. Больно… Кажется, я вот-вот закричу во весь голос. И вроде даже кричу. Нет, конечно, нет, потому что Морис на мне, в этот раз он во весь рост лежит на мне, локти на постели по обе стороны моего тела. Его голова во впадине моего плеча, он вздыхает, что-то говорит:

— Это было изумительно, Нея, Нея, моя любимая!.. Нея, теперь ты женщина. Это было чудесно! Ты женщина. Чудесно, это было чудесно, Нея!

Не

знаю, что в этом было такого чудесного? Мне было слишком больно. Но я уверена, это было именно то, чего я ожидала. То, чем мы только что занимались, конечно же, и есть любовь. Еще я знаю, что, даже испытывая невероятную боль, я почувствовала, как что-то словно взорвалось во мне: я чувствовала судороги внутри себя и моментами испытывала нечто очень похожее на удовольствие. Ничего похожего на то, что я давала себе каждый день. У меня, однако, появилось предчувствие того, что в будущем я начну совсем иначе воспринимать такое удовольствие — полно, неистово и с куда большим удовлетворением.

— Я женщина, Морис?

— Да, Нея…

— Я твоя женщина, Морис?

Глава 2

МОЯ СЕСТРА, МОЯ ВЛАДЫЧИЦА

Она поддавалась мне, как игрушка; я не злоупотреблял своей властью; вместо того, чтобы подчинить ее своим желаниям, я стал ее защитником.

Шатобриан. «Посмертные записки»

Морис ушел. Он еще раз закрыл за собой дверь. Я почти не двигалась. Опять я в объятиях этого медленно тянущегося и ленивого полудня. Нежно провожу пальцем по своему бедру. Немного поворачиваюсь, чтобы лучше видеть. Уже высохшая кровь имеет оттенок розовой акварели. Но я знаю, что та, другая жидкость, по консистенции похожая на яичный белок, — сперма, мужская сперма. Со знанием дела повторяю запрещенное название. Не важно, как часто употребляют его в разговоре, но родители и учителя, словно ненормальные, по-прежнему стараются заставить нас поверить, что сейчас от нас ничего не утаивается, — но как только вы попытаетесь произнести слово «сперма», как если бы сказали «хлеб» или «трава», вы сразу увидите, как вытянутся их лица! Слово «сперма» — запрещенное слово, потому что и само занятие любовью остается запретным. Во всяком случае, для девушки моего возраста.

И даже для Сюзанны — поэтому она не должна напускать на себя важность! Возможно, это случилось с ней точно так же, как и со мной (и я счастлива сказать это: «со мной»!): ее завлекли, ею овладели, ее любили — не знаю, какой из этих глаголов использовать. Она, конечно же, была в постели с мужчиной, хотя и ей это тоже запрещено. Мать рассвирепеет, а отец просто не поверит. Что же касается парней, то я слишком хорошо знаю, что они думают о девушке, которая спит с кем попало. Они первыми пользуются подвернувшейся возможностью, но я слышала, что они говорят потом!.. И девушки тоже. Может быть, они кое-чем и занимаются, но тайно, ибо, как говорится, лучше грешным быть, чем грешным слыть.

Но, конечно же, ко мне все это не имеет отношения, ведь Морис любит меня, он сам сказал мне.

Я никогда не забуду эти странные нотки в его прерывающемся, печальном голосе. До последнего вздоха я буду теперь повторять не только слова, но и саму интонацию: «Это было изумительно, Нея! Нея, любимая Нея, теперь ты женщина. Это было чудесно, чудесно! Нея, Нея, ты женщина».

Да, я могу повторить каждое слово и, больше того, раскрыть значение последней фразы. Когда это происходило, мне было слишком больно, но я счастлива, что он разговаривал со мной во время акта, хотя, скорее всего, это было вызвано упоенностью собственным положением, а не чем-то иным. Повторяя его слова снова и снова, я опять возбуждаюсь. Вполне естественно, мой палец перемещается с бедра к этому небольшому отверстию, которое я обычно заполняю другими образами, другими мыслями. Но это уже не мой палец, не моя рука, не привычка, даже не половой член Мориса, такой твердый и толстый, это весь Морис внутри меня, хотя больше и не причиняет мне боли.

Дорогой, дорогой Морис! Чудесный, замечательный Морис! Я очень нежно повторяю про себя «дорогой» и «замечательный», потому что слова уже сами по себе доставляют мне наивысшее наслаждение.

Вообще-то мне нужно воссоздать всю сцену: дверь открывается, я вхожу в комнату, а там голый мужчина развлекается с горничной-испанкой, например. Он задирает ей юбку, стискивает ягодицы или засовывает руку в лифчик, так что ее груди набухают и твердеют — и готово: мои груди, хотя и маленькие, сами набухают и делаются твердыми.