Нейромант. Трилогия «Киберпространство»
Шрифт:
Морозильная камера. Ферментер. Инкубатор. Система электрофореза с интегрированной камерой для агар-агара и транслюминатором. Прибор для вживления тканей. Мощный жидкостной хроматограф. Проточный цитометр. Спектрофотометр. Четыре дюжины боросиликатных сцинтилляционных флаконов. Микроцентрифуга. И синтезатор ДНК со встроенным компьютером. Плюс необходимый софт.
Недешево, Сендии, но тогда по нашим счетам платила «Хосака». Месяц спустя ты заставила их заплатить гораздо дороже, впрочем, к тому времени тебя было уже не найти.
Этот список тебе явно составлял
Он был крут. На Рубеже, и передовее некуда. Фокс следил за генными инженерами с одержимостью фаната, не отрывающего глаз от игроков любимой команды. Фоксу так хотелось заполучить Хироси, что он едва ли не во рту ощущал вкус этого желания.
До твоего появления он трижды посылал меня во Франкфурт – просто взглянуть на генетика. Не для того, чтобы закинуть удочку или даже просто кивнуть или подмигнуть ему. Только посмотреть.
Судя по всему, Хироси прочно осел на немецкой земле. Наш японец отыскал себе немочку с пристрастием к консервативным ценностям и к сапожкам для верховой езды, начищенным до блеска свежего каштана. Купил отреставрированный дом на престижной площади. Стал брать уроки фехтования и забросил кендо.
И повсюду «маасовская» охрана, слаженная команда профессионалов – светлый тягучий сироп наружного наблюдения. Вернувшись, я сказал Фоксу, что дело гиблое, что нам до Хироси никогда не добраться.
Ты сделала это за нас, Сендии. Единственно возможным способом.
Наши контакты в «Хосаке» играли роль специализированных клеток, защищающих материнский организм. Мы же были мутагенами, Фокс и я, сомнительными агентами, вольно дрейфующими в мутных водах моря, что плещется между корпорациями.
После того как ты прибыла в Вену, мы предложили им Хироси. Люди дзайбацу и глазом не моргнули. Мертвая тишина в номере лос-анджелесского отеля. Они сказали, им нужно подумать.
Фокс произнес вслух имя главного конкурента «Хосаки» в генной инженерии. Как гулко оно отдалось в мертвой тишине. Фокс нарушил неписаное правило, запрещающее называть настоящие имена.
Нужно подумать, сказали они.
Фокс дал им три дня.
Перед Веной я повез тебя на неделю в Барселону. Я помню твои волосы, забранные под серый берет, отражение высоких монгольских скул в витринах антикварных лавок. Ты шагала по Рамблас к финикийской гавани, мимо стеклянных крыш рынка Меркадо… апельсины из Африки…
Старый «Риц»: в нашей комнате тепло, темно, мягкая тяжесть Европы укрывает нас ватным одеялом. Я мог войти в тебя, когда ты спала. Ты всегда была готова. Видеть, как твои губы складываются в мягкое округлое «о» удивления. Твое лицо готово утонуть в пухлой белой подушке… архаичные простыни «Рица». Внутри тебя я воображал, что вижу буйство неона, толпы людей, снующих вокруг вокзала в Синдзюку, бредовую электрическую ночь. Ты и двигалась как бы в ритме нового века, сонная и чуждая душе любого народа.
В Вене я поселил тебя в любимом отеле жены Хироси. Тихая дрема солидного вестибюля, пол выложен плиткой
Она отправилась на курорт куда-то в долину Рейна, а Хироси – в Вену на конференцию. Когда отель наводнила служба безопасности «Мааса», тебя нигде не было видно.
Хироси прибыл час спустя – один.
Представь себе, сказал как-то Фокс, инопланетянина, который прибыл, чтобы определить доминирующую форму разума на планете. Инопланетянин осматривается, потом делает выбор. Как ты думаешь, кого он выберет?
Я, вероятно, пожал плечами.
Дзайбацу, ответил на свой вопрос Фокс, транснационалов. Плоть и кровь дзайбацу – это информация, а не люди. Сама структура совершенно независима от составляющих ее отдельных личностей. Корпорация как форма существования.
Только не начинай опять о Рубеже, взмолился я.
«Маас» не такой, все твердил Фокс, не обращая на меня внимания.
«Маас» маленький, быстрый, беспощадный. Атавизм. «Маас» – воплощенный Рубеж.
Мне вспоминается, как Фокс распространялся о сути Рубежа Хироси. Радиоактивные нуклеазы, моноклональные антитела, что-то связанное с зацеплением белков, нуклеидов… Бешеные, называл их Фокс, бешеные белки. Скоростные передачи внутри белковых цепей. Он говорил, что Хироси – настоящий монстр, что он из тех, кто сметает устоявшиеся парадигмы, изобретает новые отрасли науки, устраивает радикальную переоценку целой области знаний. Базовые патенты, говорил Фокс, и горло у него перехватывало от неземного богатства этих двух слов с высоким, едким запахом прилипших к ним беспошлинных миллионов.
«Хосака» желала заполучить Хироси, но и для них его Рубеж тоже был чересчур передовым. Они хотели, чтобы Хироси работал в изоляции.
Я отправился в Марракеш, в древний город Медина. Отыскал подходящую лабораторию – бывшую героиновую, переоборудованную под вытяжку феромонов. Купил ее на деньги «Хосаки».
Потом мы с потным португальским бизнесменом шли через рынок Джемаха-эль-Фна, обсуждая флюоресцентное освещение и установку вытяжных шкафов. За стенами города – высокие хребты гор Атлас. Джемаха-эль-Фна запружена фокусниками, танцорами, сказителями, мальчишками, ногами вращающими гончарный круг, безногими нищими с деревянными плошками под мультипликационными голограммами с рекламой французского софта.
Мы шагали мимо тюков сырой шерсти и пластмассовых пробирок с китайскими микрочипами. Я намекнул, что мои работодатели планируют производить синтетический бета-эндорфин. Всегда подбрасывайте подручным что-нибудь доступное их пониманию.
Сендии, иногда я вспоминаю тебя в Харадзюку. Закрываю глаза здесь, в этом гробу, и мысленно вижу тебя… Блеск хрустального лабиринта бутиков, запах новой одежды. Я вижу, как твои скулы скользят вдоль хромированных прилавков с парижской кожей. Временами я держал тебя за руку.