Нейтронный Алхимик: Конфликт
Шрифт:
— Прости, мне не хотелось тебя будить, но у нас возникла интересная ситуация, связанная с киинтами.
Иона приподнялась, опершись на локоть, потом села. Несмотря на то, что Транквиллити говорил ласково и тихо, она разозлилась. У нее был трудный день — к череде обычных дел добавился прием военной эскадры Мередита. И еще на нее нахлынуло ощущение одиночества.
— Все нормально.
Она с раздражением поправила волосы.
— Беременность делает меня ужасно вздорной. Тебе придется смириться с тем, что я буду такой еще восемь месяцев.
— У тебя много любовников. Выбери одного и навести его. Я хочу, чтобы ты была в форме. Мне не нравится, что ты нервничаешь.
— Довольно циничный совет. Но секс требует слишком много физических усилий — лучше я проглочу какую-нибудь таблетку.
— Насколько я могу судить, человеческий секс — это в основном механические действия, и при этом каждый думает только о себе.
— На девяносто процентов это верно. Однако мы миримся с такой ситуацией, потому что всякий раз надеемся найти остальные десять процентов.
— И ты веришь, что Джошуа — твои десять процентов?
— Он где-то между девяноста и десятью. Но я выбрала его — наверное, потому, что не могу сдержать бунт гормонов.
— Выработка гормонов достигает пика только на последних месяцах беременности.
— У меня эта фаза развивается раньше.
Она направила мысленный приказ процессору поляризованного окна, и комната наполнилась зеленовато-голубым светом. Иона потянулась за халатом.
— Ладно, хватит болтать о пустяках. Давай посмотрим, что там с нашей таинственной киинт. И да поможет тебе Бог, если это окажется ерундовым делом.
— Лиерия села в метро и направилась к звездоскребу «Сент-Клемент».
— И что тут такого?
— До сих пор киинты никогда не ездили на метро. Я думаю, у нее очень важное дело — особенно если учесть столь поздний час.
Келли Тиррел помешали на самом интересном месте программы РТМ — «Реальности текущего момента». В эти дни она посвящала ей большую часть своего времени.
Некоторые из контрабандных программ, которые она достала, представляли собой блоки воспоминаний, записанные при медицинских исследованиях различных психотравм. Они проникали в ткани ее мозга настолько глубоко, что отключали подсознание. Их следовало использовать только под наблюдением врача, и было неразумно подавлять ими собственные воспоминания — причем так долго, как это делала она. В результате ее эмоциональный отклик на стимуляцию восприятия с каждым разом усиливался, и реальный мир казался все более заторможенным и унылым.
Один ловкий парень, с которым она встречалась в прошлом году на съемках документального фильма, научил ее сливать контрабандные программы со стандартным коммерческим полносенсом. Подобные программы относились к числу самых притягательных — и вызывающих наибольшее привыкание, поскольку такие программы были пределом отрицания действительности. Они предлагали выход — бегство в иную личность, в измененную реальность, исключавшую
В ее новой виртуальной реальности одержание и бездна были некими понятиями, существование их исключалось абсолютно. Когда она вставала, ела, справляла нужду или спала, реальный мир казался ей жутко неправдоподобным в сравнении с той полной наслаждений жизнью, которую Келли вела на другой стороне электронного перевала.
В этот раз, выйдя из РТМ, она никак не могла вспомнить, как же откликаются на вызовы через нейросеть. Воспоминания о таких вещах погружались на самое дно ее памяти и весьма неохотно всплывали к уровням осознания; времени на это всякий раз требовалось все больше и больше. Вот и сейчас она с трудом поняла, что находится не в аду, а в своих апартаментах. Освещение было выключено, окна переведены в режим светонепроницаемости. Отвратительно сырая простыня, на которой лежала Келли, пропахла мочой. На полу валялись пустые пакеты, бутылки и разбитые бокалы.
Ей захотелось нырнуть назад, в виртуальное убежище. Она давно махнула рукой на реальную Келли. Но ее деградация была столь очевидной, что ей стало страшно.
«Я не позволю себе умереть».
Как бы сильно контрабандные программы ни повредили ее рассудок, она не хотела уходить за край физической реальности. Это можно позволить себе только в ноль-тау — в чудесной пустоте вечного забвения.
А до тех пор ее мозг будет жить иллюзорной жизнью, получая искусственные удовольствия и стимулированные возбуждения. Жизнь должна быть радостной, разве не так? Теперь, когда она узнала правду о смерти, ее уже не интересовало, какими способами можно достичь этой радости.
Наконец ее мозг уловил сигнал сетевого процессора квартиры. Кто-то стоял за дверью и просил разрешения войти. Келли застыла на месте. Из «Коллинз» не звонили уже неделю (или даже больше того). Причиной размолвки стало интервью, во время которого она накричала на епископа Транквиллити. Ее рассердила жестокость Бога, который навязал ничего не подозревавшим душам ужасную бездну.
Сигнал повторился. Келли села, быстро перегнулась через край кровати — и ее вырвало. В голове немного прояснилось. Она закашлялась и дрожащими руками схватила с прикроватного столика стакан с водой, расплескав почти все его содержимое. Выпив все, что осталось, она вздохнула. Стало легче.
Всхлипывая от жалости к себе и морщась, она с трудом поднялась с постели и накинула на плечи одеяло. Медицинская программа ее нейросети предупредила о серьезном понижении уровня сахара в крови. К тому же организм был сильно обезвожен. Келли отключила программу. Звонок в дверь повторился опять.
— Отстань, — прошептала она.
Свет, казалось, бил прямо в глаза и обжигал мозг. Келли глубоко вздохнула, пытаясь сообразить, с какой стати ее нейросеть прервала программу РТМ. Это не могло случиться только потому, что кто-то решил навестить ее и теперь не оставляет в покое дверной сигнал. Неужели хрупкие волоконца, вплетенные в ее синапсы, засбоили из-за нарушений биохимического равновесия?