Незабудки для тебя
Шрифт:
— Но как мы объясним…
— Ничего объяснять не придется. Повтори, что ты делал сегодня вечером?
— П-поехал в город. — Жюльен облизнул губы. — Напился, отправился в бордель, вернулся домой и лег спать.
— Так. — Она потрепала сына по исцарапанной щеке. — Теперь соберем ее вещи: что-нибудь из одежды, из украшений. Не все. Так, чтобы было понятно, что собиралась она второпях. Уложила вещички и сбежала с тайным любовником. Быть может, с настоящим отцом ребенка, что сейчас спит наверху.
— С каким любовником?
Жозефина
— Неважно, Жюльен. Ты об этом ничего не знаешь. Так… — Она подошла к гардеробу, достала длинную черную бархатную накидку. — Заверни ее вот в это. Быстро! — приказала она таким голосом, что Жюльен мгновенно вскочил на ноги.
Дрожащими руками, еле сдерживая тошноту, он завернул труп в черную ткань. Мать его тем временем упаковывала вещи Абигайль в чемодан и в шляпную коробку.
В спешке она, не заметив, выронила брошь-часы, покрытую эмалью и увенчанную крохотными золотыми крыльями, — и задела ее ногой. Украшение откатилось в дальний угол.
— Бросим тело в болото. Идти придется быстро. В сарае в саду есть старые кирпичи — они понадобятся, чтобы она не всплыла.
«А рыбы и аллигаторы довершат дело», — мысленно закончила Жозефина.
— Даже если ее найдут — найдут далеко от нашего дома. Ее убил человек, с которым она сбежала. Вот и все. — Она достала из кармана батистовый носовой платок, отерла лицо, пригладила растрепавшиеся волосы. — Именно так и подумают, когда ее найдут. Нам нужно унести ее прочь от нашего дома. Скорее!
При всем своем самообладании сейчас Жозефина чувствовала, что у нее самой мутится ум. Все чувства ее обострились. Луна светила прямо в глаза. Как нагло пялится в окно луна — подглядывает она, что ли? За спиной шумно дышал Жюльен, впереди — непроглядная ночь с ее звуками и таинственными шорохами. Лягушки, насекомые, ночные птицы — все выводили свою нескончаемую мелодию.
Конец столетия, начало нового века. Что ж, эта постыдная страница жизни ее семьи останется в прошлом, и она войдет в новую эпоху как должно, гордой и сильной.
В воздухе висела промозглая сырость. Но, сгибаясь под тяжестью чемодана и мешка с кирпичами, Жозефина не ощущала холода. Тело ее горело, как в огне, мышцы рук и ног ныли от непривычной тяжести. Но она упорно продвигалась вперед, как солдат в строю.
Лишь один раз ощутила она легкое, почти невесомое прикосновение ветерка на своем лице. Как вздох призрака. Дух убитой юной женщины витал над нею, неся с собой вечный укор, вечное проклятие.
Но страх сделал Жозефину еще более решительной.
— Сюда. — Она остановилась, вглядываясь в черную гладь воды. — Положи ее.
Жюльен опустил свою ношу на траву и отвернулся, закрыв лицо руками.
— Я не могу! Не могу! Меня тошнит!
Рухнув на колени, он с рыданиями изверг из себя съеденное и выпитое за день.
«Что за никчемное
Жозефина развернула накидку, обложила тело кирпичами. Пот лил по ее лицу, но она выполняла эту чудовищную работу хладнокровно и методично — как любую другую. Достала из шляпной коробки веревку и в несколько оборотов обвязала ею завернутое тело. Второй веревкой привязала к трупу коробку и чемодан.
Подняв глаза, увидела Жюльена: сын смотрел на нее, и лицо его было белым как мел.
— Тебе придется мне помочь. Она слишком тяжелая. Одна я ее в воду не сброшу.
— Я был пьян…
— Знаю, ты был пьян. Но сейчас ты уже протрезвел и можешь исправить что натворил. Помоги мне сбросить ее в воду.
На подгибающихся, словно у тряпичной куклы, ногах Жюльен приблизился к матери. Тело ушло в воду почти бесшумно. Легкий всплеск, затем странный звук вроде урчания — болото поглощало свою добычу, — и все стихло. Лишь круги расходились по воде, блестя в призрачном лунном свете.
— Вот она и ушла из нашей жизни, — проговорила Жозефина. — Исчезла, как эти круги на воде, словно и не было. Не забудь хорошенько вычистить сапоги, Жюльен. Чисти сам, не обращайся к слугам.
Она взяла сына под руку и улыбнулась спокойной, словно безумной, улыбкой.
— А теперь идем домой, надо отдохнуть. Завтра у нас будет беспокойный день.
2
Дом Мане, Луизиана
Январь 2002 года
М-да, мать, как всегда, оказалась права!
Сквозь забрызганное грязью ветровое стекло, сквозь потоки проливного ледяного дождя Деклан Фицджеральд угрюмо смотрел на дом, где ему отныне предстояло жить.
Хорошо, что матери нет рядом и никто не сможет ему сказать: «Я же тебе говорила!»
Впрочем, до таких слов Колин Салливан Фицджеральд не опускалась. Лишь приподнимала бровь — и все становилось ясно без слов.
Хотя в последнюю их встречу, когда Деклан заехал к ней по дороге из Бостона, мать ясно дала понять: по ее мнению, у сына не все в порядке с головой. «Ты еще будешь оплакивать этот день», — изрекла она. Да, буквально так и сказала.
Оплакивать Деклан пока что ничего не собирался, однако, глядя на дебри буйно разросшихся кустов, на покосившиеся галереи, облупившуюся краску, сломанные водосточные желоба старого особняка, всерьез усомнился в собственном здравомыслии.
С чего он взял, что сможет вернуть этим старым развалинам их былое величие? Если уж на то пошло — как такое вообще пришло ему в голову? Он же не строитель. Он адвокат — и не простой адвокат, а Фицджеральд, из тех самых бостонских Фицджеральдов. С клюшкой для гольфа ему обращаться куда привычнее, чем с молотком.