Незамужняя жена

Соломон Нина

В дверь позвонили, и Грейс в растерянности поднялась с колен, думая о том, что рутинное разыгрывание ежедневных сцен затягивает ее. Когда она увидела Кейна, стоявшего в дверях с белой коробкой в руках, ей вдруг ужасно захотелось немедленно все ему рассказать.

— Поздравляю с Днем Благодарения, Грейс.

— И тебя тоже, Кейн, — ответила Грейс, беря коробку у него из рук. — Еще один волшебный шар? — улыбаясь спросила она.

— Думаю, одного достаточно, даже если он не работает.

— Нет, мне кажется, пока он вполне точен.

Кейн размотал вязаный шарф, и Грейс заметила, что вся кожа у него на шее покрыта красными

пятнами, как будто у него тоже был аллергия на шерсть. Он проследовал за ней на кухню, где в духовке пышно поднималось суфле, и стал рыться в ящиках в поисках ножниц. Перерезав бечевку, он открыл коробку и достал оттуда один из тех миндальных круассанов, которые так любил Лэз. Разломив круассан пополам, он дал половинку Грейс.

— Ну, смелее, — подбодрил ее Кейн. Грейс взяла круассан. Она понимала, что юбка так жмет ей в талии отчасти из-за ее внезапно возникшего пристрастия ко всем сладостям, которые так нравились Лэзу, пристрастия, которое она была не в силах преодолеть даже в его отсутствие. Другой причиной могла быть непреодолимая тяга Грейс к такой еде, как большой сырный омлет в сметане, который она заказала накануне вечером, хотя ей вполне хватило бы упаковки шпината.

Миндальный круассан ни в коей мере не утолил аппетита Грейс, и ей немедленно захотелось еще.

— Славная крошка, — прокомментировал ситуацию Кейн.

— Кто это крошка? — спросила Грейс.

— Да там, в духовке, конечно, кто же еще?

Грейс почувствовала, как вспыхнули ее щеки, и нервно рассмеялась, поперхнувшись круассаном, который все еще жевала. Потом шутливо ткнула Кейна в плечо.

— Спасибо, это Лэзовы любимые, — удалось ей наконец вставить между кашлем и подступающим приступом икоты. После кашля Грейс всегда разбирала икота. В точности повторяя свою мать, Грейс икала только нутром, что звучало как закодированный призыв зародыша о помощи. Она подошла к раковине с противоположной стороны — налить себе стакан воды, единственное лекарство от икоты, которая, она знала, могла продолжаться весь день.

«Крошка» красиво смотрелась на буфете. В столовой еще не поменяли проводку, и Грейс зажгла свечи.

— Почти как у Марты Стюарт, — заметил Кейн, восхищаясь очертаниями листьев, которые Грейс по трафарету нанесла сахарной пудрой на суфле. Грейс разложила по розеткам малиновое пюре — всем, кроме детей, которым больше нравился кленовый сироп, и липкие отпечатки чьих ладошек она позже находила на стеклах окон.

— А это что? — шепнул Кейн на ухо Грейс, беря свою розетку и указывая на блюдо с кремообразной белой смесью.

— Разумеется, знаменитая артишоковая подливка Франсин Шугармен, изготовления тысяча девятьсот девяносто седьмого года, хотя дата, может быть, и не совсем точная, — шепнула Грейс. — А если кто-нибудь предложит тебе вон тот оранжевый шар, не бери. Это сладкая запеканка из картошки с креветками, оставшаяся с прошлого Нового года.

— Бедняга Лэз — не сможет насладиться таким лакомством, — сказал Кейн. Грейс трудилась, переставляя приборы и меняя блюда, как подсказывал Кейн. — Он никогда раньше не пропускал День Благодарения. — Грейс обнаружила, что в буквальном смысле слова не может поднять на него глаз, и поняла, как странно, должно быть, выглядит она за своими занятиями. — Грейс?

— Минутку, Кейн, кажется, я забыла выключить духовку, — сказала она и выбежала из комнаты. На кухне было относительно

спокойно до тех пор, пока Грейс не услышала долетавший из гостиной беспорядочный шум и не вышла взглянуть, что там происходит. Желтая остроконечная корона Вудстока, его клюв и глаза прижались к окну гостиной Грейс, словно пытаясь заглянуть внутрь, а тело его раскачивалось под сильными порывами ветра, пока люди, управлявшие воздушными шарами, старались выправить его. Грейс подумала, что стекло точно вот-вот разобьется. Ей позарез было нужно уцепиться за что-нибудь близкое и прочное — таковым оказался Берт Шугармен.

— Слушай, кажется, он хочет попробовать артишоковой подливки, — сострил Кейн, по счастью не услышанный Франсин Шугармен.

Грейс отпустила Берта и подбежала к окну, чтобы опустить жалюзи на случай, если стекло разобьется, но в этот самый момент Вудстока усмирили под приветственные крики, доносившиеся снизу, с улицы.

— У Брукменов никогда не соскучишься, — сказал Кейн.

Надеясь пробиться сквозь праздничный поток транспорта, большинство гостей ушло до того, как мимо дома проехал в своих санях Санта-Клаус. Кейн ушел одним из последних. Мать Грейс с Франсин деловито упаковывали остатки с праздничного стола. В передней Грейс сняла с вешалки пальто и шарф Кейна, а он поцеловал ее в щеку.

— Жду тебя сегодня вечером, — напомнил он. — В этом году мы просто обязаны сделать это как можно скорее.

Грейс совершенно позабыла об их традиции — выбираться куда-нибудь после Дня Благодарения и играть в «кто больше выпьет», чтобы снять напряжение от кухонных и семейных перегрузок. Мысль остаться наедине с Кейном показалась ей чудовищной.

— Непременно. Повеселимся не хуже, чем с ним.

— Вот это мне по душе, Грейси, — сказал Кейн, целуя ее в другую щеку. — Итак, в девять. В «Бочонке».

— Договорились, — ответила она. — Настоящее свидание.

Закрыв за Кейном дверь, Грейс прислушалась к доносившемуся с кухни разговору.

— Половина суфле осталась. Какая жалость! — сокрушалась Франсин.

— Его и не заморозишь хорошенько, — поддакнула мать Грейс. — Крошится.

— Какое варварство, — вздохнула Франсин.

— Говорила я ей — сделай вафли. Подогреть вафли проще простого.

Приводя в порядок стоящий у окна диван, Грейс почувствовала, как тянет холодом от рам. Она прижала ладонь к стеклу. Стекло было ледяное. Даже не нужно было смотреть канал «Погода»: она чувствовала холод каждой своей клеткой.

8

Праздничная индейка

Грейс пропустила через мясорубку две чашки грецких орехов и добавила их к растертой клюкве. От орехов смесь загустела, чего она и добивалась, потому что по рассеянности купила всего один пакет клюквы. После праздников эта штука будет выглядеть не такой уж неудобоваримой, а может, наоборот — в зависимости от того, вернется к тому времени Лэз или нет.

Она надела коричневые кожаные брюки, которые подарила ей мать Лэза; со стороны Грейс это было знаком исключительной вежливости, поскольку старшая миссис Брукмен собиралась присоединиться к ним на празднование Дня Благодарения. Натягивая брюки, Грейс почувствовала некое неудобство, и ей пришлось втянуть живот, чтобы застегнуть ремень. Брюки сидели в облипку, но она надевала их в первый раз и подумала, что за день они растянутся.