Неземная девочка
Шрифт:
— Верно, любил… Все-то ты знаешь… Ну и что? — наконец медленно отозвалась Марианна. — А мы любили его… И ты правильно заметила: это ничего не меняет в наших отношениях. Тебе не понять… Говорят, что женщина всю жизнь любит первого мужчину, но памятью, а не плотью. Память — это наш самый страшный судья, наш бич и наше спасение. Три в одном… А жизнью мы все давно ошпарены… И ты, и она, и я… Ну и что? Что из этого?! У каждого
— Я хочу задать вам один вопрос… — еле слышно сказала Вероника.
— Задать вопрос, разумеется, можно, но на него, разумеется, можно и не ответить. Знаешь, Борис часто повторял: «Ненависть ненависти рождает любовь, а сомнение сомнения — познание». И еще: «Превосходная должность — быть на земле человеком». Дошло? А жизнь… Она должна быть построена по типу оркестра: пусть каждый честно играет свою партию, и тогда все будет хорошо. И еще… Насчет этих твоих вывертов с Нинкиной квартирой… Отомстить надумала? Ты запомни на будущее, мстительница: никогда не бросай копье, если у тебя не хватит сил отразить ответный удар. А то, что устраивают люди, часто расстраивают обстоятельства. Или другие люди. Поправь трусы, боевитая! Опять вылезли из-под брюк!
Марианна встала — худая, длинная, напряженно вытянувшаяся вверх. Вслед за ней поднялась и Дуся. Вероника, покраснев, смущенно заталкивала край трусиков под джинсы.
— Странное дело, — монотонно заметила Дуся, — самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость — никогда! И во всяком звании всегда обязательно найдется своя сукина дочь!
— И сукин сын тоже, — добавила Марианна.
Юлия Ивановна, толком не понимая всего случившегося — да ей всего и не рассказывали, опасались за ее сердце, — чувствовала нехорошее.
— Звездочка моя… — тревожно бормотала она, — какая-то беда у тебя… Я же вижу…
— Нет, бабушка, — бодро отзывалась Нина. — Тебе кажется. У меня все в порядке.
Но старое, измученное жизнью сердце Юлии Ивановны не выдержало. Ей снова стало плохо.
Нина в полуистерическом состоянии колола в вену, никак не могла попасть и нервничала все сильнее. Тамара
— Не волнуйся… Ничего… Все обойдется…
— Нет, не могу! — закричала наконец Нина. — Мама, вызывай «скорую»!
До приезда врача Нина начала плакать.
— Это я во всем виновата, мама… Это я вас втравила в эту историю с квартирой! Вы не хотели и не собирались!
— Не казнись, доченька, не надо! — повторяла Тамара Дмитриевна. — Забудь об этом! Как вышло — так вышло. Ни в чем ты не виновата…
— Мама, я постригусь, — неожиданно прошептала Нина.
Тамара Дмитриевна удивилась. Это желание было явно несвоевременным.
— Зачем? Такие волосы… Жалко. — И погладила дочь по голове.
— Ты не поняла… Я в монастырь хочу уйти. Эта жизнь… Она не по мне…
Мать бессильно опустилась на табуретку.
— А как же мы с бабушкой, доченька?… В дверь позвонили.
Приехавшего молодого врача зареванная Нина буквально за руку втащила в квартиру.
— Скорее, доктор! Бабушка умирает!
Он неторопливо прошел в комнату и осмотрел забросанный ампулами стол.
— Вы медсестра?
— Врач я! — закричала Нина. — Терапевт! Только сделать уже ничего не могу! Помогите!
Врач присел на стул возле диванчика Юлии Ивановны…
Через полчаса Нина провожала его, не переставая плакать уже от благодарности.
— Спасибо, доктор, — непрерывно повторяла она. — Спасибо…
Рядом точно так же растроганно плакала Тамара Дмитриевна.
Врач взглянул на Нину:
— Меня зовут Алексей.
Алексей Демьянович, вспомнила Нина. Как он там? Алексей — человек Божий…
— А я Нина…
Он улыбнулся:
— Нина… А когда у вас выходной? Небось вызовов миллионы?
— Нет, я теперь в клинике… Недавно перешла. В Первую градскую.
Алексей просиял:
— С бабушкой будет все хорошо… Я загляну через три дня, в свое дежурство. А что вы делаете в субботу?
Нина недоуменно и внимательно всмотрелась в его лицо. На высоких скулах, очевидно неловко расцарапанных бритвой, остались кровавые бороздки, светлые длинные пряди нежно прильнули к худым щекам… Узкие усталые глаза переполняло тревожное ожидание ответа.
— В субботу? В субботу я свободна…
…Над Николо-Архангельским метался холодный ветер…