Неземная любовь
Шрифт:
И тут, на диване, меня вдруг осенило, дружище. Думаю, апостол Павел – тогда он еще звался Савлом – пережил в Дамаске меньшее потрясение, чем я в тот момент. Впрочем, я не настаиваю на этом утверждении. Но когда на человека нисходит откровение, его пронзает какой-то удивительный ток. Мне вдруг сделалось абсолютно ясно, почему после десяти вечера Дудда непременно должна была сидеть под замком. Бедняжка Дудда! Теперь она уже вызывала во мне скорее жалость, чем любовь. Но все равно это было теплое чувство. За те минуты, пока Ауста разжигала под кофейником огонь, напевая песенку из репертуара Марлен Дитрих, я открыл, что здесь налицо пресловутый Эдипов комплекс: ну,
Мы начали пить кофе, и Ауста подсела ко мне на диван. В жизни я не встречал более чуткой девушки. Она всячески старалась отвлечь меня от мыслей о моей потере. Расспрашивала о том, как мне здесь нравится, где я успел побывать и так далее, и тому подобное. Я отвечал в основном «да» или «нет». Так мы просидели до двух часов ночи. Чтобы не сползти на пол, я откинулся на подушки, а Ауста прислонилась к моему плечу. Время от времени она заглядывала мне в глаза, трясла за плечо и говорила, что влюбленные – самые большие зануды на свете. Я встал, обнимая ее за плечи, просто чтобы опереться на что-то. Как ты можешь себе представить, я еле держался на ногах. Она была жесткой и твердой на ощупь. Недоставало мягкости, округлости линий. По правде сказать, вечером я этого не заметил. Пока я вставал, она так тесно прижалась ко мне, что я снова рухнул па диван. Мы ведь всего-навсего мужчины и остаемся ими всегда, даже в таких печальных обстоятельствах. Ни под каким видом не упускать удобный момент, в особенности если перед тобой молодая, благосклонная к тебе девушка, – это у мужчин в крови. Ну, я поцеловал ее и поблагодарил за кофе. Но как-то лень было сразу же после этого подняться.
Помню, в конце концов я стряхнул с себя одурь и ушел, а Ауста с растрепанными волосами стояла в дверях и махала мне на прощанье. Ты ведь знаешь, как мало нужно, чтобы женская прическа растрепалась.
Что было дальше? В нашей округе начался осенний отгон овец с горных пастбищ. Как человек со стороны, я в нем не участвовал. Видел ли ты более изумительное зрелище, чем растекающиеся по склонам к низинам овечьи стада? Они вливаются в долину, точно ручьи и реки в озеро. Это называется сбор. В самом этом слове чувствуется что-то осеннее. Дудда не захотела лазать по горам. Так мы и остались одни во всем поселке. Мы достали лодку и поплыли на ту сторону фьорда. Я старался не встречаться с Дуддой глазами и все время высматривал на берегу кого-нибудь из загонщиков. Но никого не увидел, кроме тех, что пасли овец возле домов, а это все были люди, не стоящие внимания, сопливые девчонки да никчемные калеки.
Мы привязали лодку к большому камню па берегу. Дудда встала на борт и хотела прыгнуть на сухое место, суденышко накренилось, и я еле успел схватить ее в охапку. Что за божественный миг! Я чуть не упал обратно в лодку.
– На сушу не так-то просто выбраться, – сказал я, в награду за что получил улыбку и горящий взгляд.
– Надо же быть такой неуклюжей, – произнесла Дудда. Некоторые девушки, заметь, так умеют извиняться за собственную неловкость, что она уже и неловкостью не кажется.
Через несколько шагов мы очутились в маленькой долине, склоны которой были сплошь изрезаны мелкими промоинами. Долина была маленькая, неглубокая и, казалось, вилась между камней, точно море в шхерах.
– Ты что, боишься? – крикнул я Дудде, видя, что она в нерешительности остановилась возле камней.
– Нет, – отвечала Дудда, по-прежнему не трогаясь с места.
– Сними туфли и иди в чулках, – посоветовал я.
– Ты думаешь, так будет лучше?
– Ну конечно. Но если хочешь, я вернусь назад и перенесу тебя.
Дудда сняла туфли и чулки. С женщинами всегда так, они все делают по-своему. У них на все есть собственные способы, либо обворожительные, либо препротивные. Чаще все же последние, ты не находишь?
Ну вот, значит, поднимаемся мы с ней по круче. Да, чуть было не забыл, перед этим она довольно долго копалась, снова надевая чулки. Ах, ее икры. Не меньше сорока сантиметров в окружности, плавно сужавшиеся к щиколотке. Дорого я бы дал за счастье погладить эти икры, но мне так и не довелось этого сделать. Да.
Мы присели на камни, а сперва искали редкие травы, которые растут в скалах. Не помню, нашли мы что-нибудь или нет. Помню только, что я взял руку Дудды в свою, пощекотав ее сначала стебельком аира. Для чего-то ведь создал бог эти стебли.
– Дудда, – сказал я. Больше я ничего не сказал. Вместо этого сделал еще одну попытку. Но она не отвечала.
– Почему ты не хочешь поцеловать меня? – спросил я. Помню, я очень рассердился. – Неужели я тебе совсем не нравлюсь? Ведь мы с тобой так много времени провели вместе этим летом.
– Я поцелую только того, кого объявят моим женихом, – вспыхнув до корней волос, сказала Дудда. Она складывала из камешков треугольник, причем довольно правильный.
– А если я попрошу тебя стать моей невестой?
– Но ведь ты уезжаешь. Я даже не знаю, вернешься ли ты сюда когда-нибудь.
– Дудда! Ты прекрасно знаешь, что я вернусь. Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя здесь одну, если мы будем помолвлены?
Ты ведь знаешь, чего только не обещают влюбленные. Конечно, с тех пор я больше там не показывался. Случая не было. Так сложилась судьба.
– Но хоть немножко я тебе нравлюсь? Скажи откровенно? – Уж конечно, мы со всей непримиримостью требуем полного отчета. У нас, видишь ли, будто бы даже появляются какие-то права на другого человека, неважно, что, быть может, мы собираемся натянуть ему нос.
– Да, – едва слышно произнесла она.
Случалось ли тебе услышать такое «да»? Это же полнейшая капитуляция, поражение из поражений. Это значит, что тебя уже нет, что ты превратился в какую-то совершенно иную человеческую личность. Это победа, но она слишком неожиданна, чтобы можно было ею воспользоваться.
– Дудда. – Глубоко тронутый, я не знал, что еще сказать. Но мне показалось, что уж теперь-то я могу обнять ее. Она сидела неподвижно, словно… ну, хотя бы уступ, служивший нам скамьей.
Да. Как видишь, я все ж таки начинал смаковать победу.
– И ты уверена, что не забудешь меня к тому времени, когда я вернусь?
– Нет.
Она не выдержала и заплакала. Ты видел когда-нибудь, как плачет рослая, статная девушка? Представь себе дом во время землетрясения. Когда плачут маленькие девочки, все выглядит иначе. Так и хочется сказать: «Ну перестань же, детка. Все это пустяки. Дай я вытру тебе щечку». А тут вдруг перед тобой плачет рослая, статная девушка! Больно смотреть. Она плачет всем телом, и, даже если душа больше уже не плачет, тело еще содрогается от рыданий.