Нежданно-негаданно
Шрифт:
А Яша от председательской похвалы сильно огорчился. Он сразу нахмурился и оставался таким нахохленным весь день. Только вечером, как председатель уехал, сказал мне:
— Зря он хвалил нас, теперь удрать неловко.
Вот, оказывается, что его мучило.
Глава одиннадцатая. Нашла коса на камень
На сенокосе я так загорел, что, вернувшись в деревню, даже не узнал себя в зеркале. Чернокожий какой-то смотрел оттуда, а не я. Мне очень захотелось, чтобы дед обратил на меня внимание.
Только моего деда разве чем проймёшь! Удивительно нечуткий человек! Может, когда и справедливый, но нечуткий ужасно. Сколько я ни вертелся перед зеркалом со своими мускулами, он так ничего и не сказал мне. А мог бы похвалить не только мои мускулы, но и меня самого. Председатель-то похвалил, а он скупится. Ну и ладно! Я тоже ничего ему не расскажу про сенокос. У меня за эти дни столько впечатлений накопилось, а он ни о чём не узнает, раз не хочет спрашивать. Не буду же я ему набиваться: «Послушай, дедушка!» Спросит если: «Как ты, Пётр, там?» — тогда другое дело.
Но что можно ждать от чёрствого человека? Ни о чём меня не спросил. Вместо этого сказал:
— Сбегал бы ты, Пётр, в сельпо. Возьми буханки четыре хлеба. Моя очередь подошла бригаду хлебом обеспечить.
«Вот и на прочистку леса уйдёт один, — вздохнул я, — а мог бы после сенокоса и меня взять. Но сам я ни за что не буду напрашиваться. Потом ещё упрекать начнёт при всяком удобном случае. Уговорил, скажет. Вот если сам позовёт, тогда, пожалуй, пойду».
Я взял деньги и побежал в магазин.
До чего ж мне было одиноко и грустно! Я даже тем двум девчонкам, которые мне в день приезда помогли кастрюли чистить, обрадовался. Они тоже в сельпо за продуктами пришли.
— Здрасте! — подмигнул я им.
Сестрёнки оглядели меня, и старшая спросила:
— Ты почему такой облупленный?
А младшая тут же захихикала:
— Он линяет, как наш Осман.
И они обе начали смеяться.
Я обиделся и отвернулся. Ну их, насмешниц! Даже объяснить ничего толком не дадут. Одни хохотушки на уме. Девчонки посмотрели на моё строгое лицо и притихли.
Очередь в магазине была небольшая, но двигалась ужасно медленно. Почти каждая покупательница просила отвесить себе по двести или триста граммов чуть ли не всех продуктов, которые имелись в магазине. И всё это сопровождалось разговорами с продавцом. Ведь в деревне все друг друга знают хорошо, а в магазине самое подходящее место поговорить. Только мы трое стояли молча, сердитые друг на друга. Я оглядел сестрёнок, и старшая, Вика, показалась мне ужасно красивой. Раз в сто красивее старосты нашего класса Ани Полозовой, которую я до сих пор считал первой красавицей. И как я в тот раз не заметил этого? Наверное, потому, что Вика всё время гримасничала, точно мартышка какая.
Я уставился Вике в затылок, молча, как
— Ты что на Вику загляделся? Влюбился, что ли?
Меня прямо в жар бросило. Самое скверное было то, что я всё ещё продолжал, как ненормальный, смотреть на Викины кудряшки. Неужели у меня была такая глупая физиономия, что её сестрёнка могла подумать, будто я влюбился?
— Ужасно влюбился, — нарочно усмехнулся я и скорчил младшей сестрёнке рожицу.
Она фыркнула и что-то зашептала Вике на ухо. После этого они обе так закатились от смеха, что даже продавщица спросила:
— Вы чего развеселились, девочки?
Это немножко охладило их. Сёстры опять стали стоять спокойно. А немного погодя старшая, Вика, спросила меня:
— Досталось тебе от дедушки за стряпню?
— Нет, — замотал я головой, — он ничего не заметил.
— Жалко, что с нами агрономова Женьки не было, — продолжала Вика, — с ним бы мы всё успели сделать. И обед бы сварили.
— Он жуть какой ловкий и смелый! — добавила младшая, Верочка.
Мне вдруг стало неприятно, что они хвалят Женьку, хотя до этой минуты я ничего против него не имел. Но сейчас я вспомнил про синяк у Яши на спине и сказал:
— Ваш рыжий Женька весь в конопушках и драчливый, как петух. А я в школе полочку сделал, и она заняла на выставке первое место.
— Полочку сделал, а обед сварить не мог, — укорила меня Вика.
— Видели мы, какой ты умелец, — опять захихикала Верочка.
Я еле сдержался, чтобы не дёрнуть её за косичку. Хорошо, что подошла моя очередь.
Выйдя из магазина, я присел в тоске на один из ящиков, которые валялись сзади сельпо. Что это вдруг произошло со мной? Хотел сказать одно, а вырвалось совсем другое. Неужели на меня так Викина красота подействовала? Зря я, конечно, про полочку сказал. Тем более, что на выставке я никакое место не занял. У нас там не распределяли места. От всего этого я ужас как расстроился. Даже дед заметил это, когда я вернулся с хлебом.
— Ты что такой понурый? Нездоровится, может? — спросил он.
— Нет, — мотнул я головой. — Просто эти приезжие воображают из себя неизвестно что. Особенно девчонки.
— Так ведь ты тоже приезжий, — усмехнулся дед.
— Я не воображаю, — возразил я.
— Ну и ладно, — сказал дед. — Давай чаёвничать.
Он налил в чашки чай, добавил молока и стал пить. Дед пил чай из блюдца. Нальёт в блюдце, поднесёт ко рту и пьёт вприкуску с сахаром. Сам при этом серьёзный такой, как будто не чай пьёт, а трудную задачку решает. Старый он всё-таки. Весь-весь в морщинах. И зачем на работу ходит? Копался бы у себя в огороде да газеты читал. А он с раннего утра до темноты в лесу пропадает. Жадный, должно быть, сильно. И справедливый не всегда. Вот тогда ночью правильно рассудил, что мы хорошее дело задумали. А к немытому стакану придираться просто смешно! Это же мелочь, взял бы и вымыл. Я же как-никак гость.