Нежная добыча
Шрифт:
— О, а мне нравится.
— Вот как? — Пру помолчала. — Скажи, тебе здесь и правда нравится или тут, по-твоему, скука смертная?
— Да нет, мне кажется, здесь чудесно.
— М-м. Это правда.
— А вам тут разве не нравится?
Пру зевнула.
— Ну, меня-то здесь все устраивает. Но я занимаюсь делом. Где я могу работать, там мне и нормально, понимаешь.
— Да, наверное, — сказала Эйлин. Потом поинтересовалась: — Вы здесь долго пробудете?
— Ты о чем это, черт побери? — Пру оперлась о стену дома, не вынимая рук из-за спины. — Я тут живу.
Эйлин хохотнула. Для всех, кроме Пру, это прозвучало бы веселым, переливчатым смехом, однако женщина сощурилась и слегка выпятила подбородок.
— Что смешного? — резко спросила она.
— Вы. Сплошной комок нервов. Чуть что — обижаетесь. Возможно, вы слишком
Пру изумленно посмотрела на нее.
— Боже правый, — наконец вымолвила она. — Интеллект не спрячешь, подруга.
— Спасибо, — очень серьезно сказала Эйлин. — Чего уж там, я думаю, просто замечательно, что вы здесь всем довольны, и надеюсь, вы и дальше будете счастливы.
— Я тебе то же самое хотела сказать.
— Тогда все замечательно.
— Что-то я тебя не пойму, — нахмурилась Пру.
— Я не знаю, о чем вы, — ответила Эйлин, нетерпеливо перебирая страницы. — Это самый бессмысленный разговор в моей жизни.
— А я так не думаю, — сказала Пру, уходя в кухню.
В тот же вечер, когда мать, как повелось, зашла к Эйлин после ужина поболтать, вид у нее был немного расстроенный.
— Похоже, ты не очень-то ладишь с Пру, — сказала она с упреком, садясь у дочери в ногах.
— Да нет, мы отлично ладим. А, ты о нашем сегодняшнем разговоре, вероятно.
— Да, о нем, вероятно. Право, Эйлин. Нельзя грубить женщине в таком возрасте. Она — моя гостья, и ты — моя гостья, вы должны быть вежливы друг с другом. Но она-то вежлива всегда, а вот ты, сдается, — нет.
У Эйлин перехватило дыхание:
— Я — твоя гостья…
— Я пригласила тебя сюда на каникулы, и хочу, чтобы все было приятно, и не вижу ни малейшего повода, почему так быть не должно.
Эйлин неожиданно вскричала:
— Да она психопатка!
Мать поднялась и быстро вышла из комнаты.
Следующие несколько дней все было тихо, о скандале никто не упоминал. Эйлин после обеда по-прежнему сидела в патио.
Настало какое-то особенно ласковое утро, когда в спальне у Эйлин еще висел нетронутый ранний туман и звонкий разнобой птичьих криков с изумительной ясностью доносился из невырубленных зарослей. Она быстро оделась и вышла наружу. В воздухе разливалось прежде невиданное белое сияние. Она пошла по тропе мимо деревенских хижин. Внутри копошилась жизнь; плакали младенцы, а плененные попугаи и певчие птицы смеялись и пели. Тропинка свернула в невысокую рощицу — ее посадили для защиты кофейных кустов. Отсюда еще почти не отступила ночь; воздух исчерчивала прохлада, а растительные запахи невидимыми гирляндами свисали вокруг нее с ветвей. Дорогу ей неспешно перешел огромный яркий паук. Эйлин замерла, наблюдая за ним, пока он не скрылся в листве. Она приложила руку к сердцу, как же настойчиво оно бьется. И немного послушала его биенье в голове, не желая вторгаться в этот ритм своими шагами. Потом быстро двинулась вперед, все выше по тропе, к самой светлой части неба. Когда тропа вдруг вывела на высокий уступ прямо над плантацией, Эйлин сквозь туман с трудом различила скопление крыш внизу. Зато шум водопада был здесь слышнее — она подумала, что вышла, должно быть, к самому ущелью, хоть его и не видно. Тропа здесь поворачивала и дальше тянулась вверх по неровным прогалинам. Размеренно, дыша глубоко и медленно, Эйлин полчаса лезла в гору, а затем удивилась — даже здесь, на склоне, джунгли с обеих сторон вырублены. На миг ей показалось, что небо вроде бы светлеет, и вот-вот пробьется солнце, но когда тропа выровнялась, а впереди что-то завиднелось, она поняла, что здесь туман еще плотнее, чем внизу.
В некоторых местах по обе стороны тропы вниз падали отвесные обрывы. Глубины этих провалов земли разглядеть было невозможно. У самой тропы лишь несколько растений и камней, за ними — верхушки древовидного папоротника, а дальше — белая пустота. Как будто идешь по гребню стены высоко над землей. Затем тропа делала плавный изгиб и резко взмывала вверх — и тогда Эйлин вдруг видела сбоку над собой одинокое дерево.
Неожиданно она вышла к ряду хижин. Их не так ладно сделали, как внизу на плантации, да и были они поменьше. Туман здесь пропитался запахом дыма; пахло свиньями. Эйлин остановилась. Напевал мужчина. Из одной хижины вышли двое голых детишек, в ужасе уставились на нее и снова вбежали в дом. Она двинулась дальше. Пение доносилось из-за последней хижины. Оказавшись перед ней, Эйлин увидела, что домик со всех сторон обнесен
— Buenos dias. [2]
Он поманил ее рукой — как-то уж очень театрально. Эйлин замедлила шаг и остановилась, нерешительно оглянувшись на другие хижины. Молодой человек снова позвал ее за собой и скрылся в хижине. Через секунду он вышел и, все так же зачарованно глядя на нее, стал жестами снова подзывать к себе. Эйлин стояла совершенно неподвижно, не сводя глаз с его лица. Он медленно подошел к ограде и схватился за проволоку обеими руками — чем глубже колючки впивались в ладони, тем шире открывались его глаза. Он вдруг перегнулся, сунувшись к Эйлин головой, и впился взглядом в ее глаза с невероятной силой. Несколько секунд они смотрели друг на друга; затем она шагнула ближе, вглядываясь в его лицо, тоже нахмурившись. И тут он с воплем выпустил изо рта струю воды, метя ей прямо в лицо. Немного попало на щеку, остальным окатило все платье. Пальцы его оторвались от проволоки, и он, выпрямившись, стал потихоньку отступать к хижине, по-прежнему не отрывая взгляда от ее лица.
2
Добрый день(исп.).
Она замерла на миг, прижав ладонь к щеке. Затем нагнулась, подняла с тропинки большой камень и запустила им изо всех сил в открытую дверь. Оттуда раздался жуткий вопль — в жизни своей она такого не слышала. Или же да, — подумала она, кинувшись бежать мимо хижин, — так орет от негодования и оскорбленной невинности маленький ребенок, — но голос принадлежал взрослому мужчине. Пока она бежала, из хижин никто не выглянул. Вскоре она вновь оказалась среди безмолвия пустого горного склона, но и там бежать не перестала — и к тому же с изумлением поняла, что рыдает. Она села на камень и потихоньку успокоилась, наблюдая, как муравьи методично уничтожают куст, отщипывая квадратики зеленых листьев и уволакивая их с собой. Небо теперь становилось ярче; скоро и солнце проглянет. Она двинулась дальше. Когда она добралась до выступа над плантацией, туман собрался в длинные облака, сползавшие по склону вниз, в ущелья. В ужасе Эйлин увидела, как близка она к уродливому черному краю. А их дом внизу выглядел и вовсе безумно — свесился над пропастью, точно пытался разглядеть самое дно. Много ниже дома от заводи поднимался пар. Эйлин скользнула взглядом по отвесным бокам скалы напротив — снизу до самой вершины, чуть выше того места, где она сейчас стояла. От этого ей стало дурно, и к дому она спустилась, пошатываясь, прижав ко лбу ладонь, никак не реагируя на местных, которые здоровались с ней, стоя в дверях хижин.
Пробегая мимо сада, Эйлин услышала, как ее окликнули. Она обернулась и увидела Пру — та мыла руки в чаше фонтана. Эйлин замерла.
— Ты сегодня рано. Тебе, должно быть, лучше, — заметила Пру вытирая руки о волосы. — У твоей матери приступ. Зашла бы к ней.
Эйлин посмотрела на Пру и сказала:
— Я и так заходила. Не нужно мне указывать.
— А я думаю, нужно.
— И вообще не лезьте ко мне. Я прекрасно обойдусь и без вашей помощи.
— А помогать тебе я и не собиралась, — сказала Пру, засовывая руки в карманы. — Скорее — дать в зубы, если уж на то пошло. Каково мне видеть, как мать из-за тебя дергается? То ты в постели валяешься больная, то по клятым джунглям шляешься. Думаешь, мне приятно без конца говорить о тебе, каждые десять минут ее успокаивать? По-твоему, жизнь — это что, черт тебя дери, вечный бал для девицы на выданье?
Эйлин смотрела на нее еще пристальнее, теперь уже с открытой ненавистью.
— По-моему, — с расстановкой сказала она, — жизнь довольно ужасна. А особенно здесь. И еще — по-моему, вам стоит разок посмотреть на себя в зеркало и кинуться с террасы вниз. А мамочке голову проверить не помешает.
— Ясно, — с нажимом сказала Пру. Закурила и прошествовала к себе в мастерскую. Эйлин зашла в дом и поднялась к себе.
Меньше часа спустя в дверь постучала мать. Едва она вошла, Эйлин заметила: она только что плакала.