Нежная душа
Шрифт:
Это прощальная статья.
В последнем прощании всегда просьба о прощении. Неизбежное чувство, что недостаточно любил, обижал, остался должен.
Враждующие стороны* звонят мне, рассказывают ужасы, просят «написать правду». Вот она.
* Таганка раскололась на Любимовскую (настоящую) и Губенковскую (кукушонок).
Таганка дала городу и миру – нескольким поколениям советских людей (и тем, что успели пожить при коммунизме, и тем, кому это твердо обещали) то, чего никто другой
Таганка ошеломляла публичной доблестью.
Это была свобода.
А больше ее в таком чистом виде не было нигде. Потому и билетов на Таганку не было никогда.
Начинаешь вспоминать – оказывается, чуть ли не вся жизнь связана с Таганкой.
В 1964 году я первый раз голосовал. За единый и нерушимый блок коммунистов и беспартийных. Музыка, цветы, школа, превращенная в избирательный участок. К десяти утра – 70 процентов! К десяти вечера – 99,99! Победа!
Детский ум не осилил загадки: над кем победа? В родной стране не было никого, кроме коммунистов и беспартийных. Даже грудные дети народов Севера были беспартийные, то есть входили в нерушимый блок прямо из материнского лона (или как теперь называют это место). Избиратели побеждали, очевидно, самих себя.
Больше я не голосовал ни разу в жизни.
Той же весной 1964-го я впервые в жизни получил контрамарку. На бланке МХАТа несколько торопливых слов. Администратор академического театра – администратору заштатного: «Уважаемый… Пожалуйста, содействуйте подателю сего посмотреть спектакль…»
Податель сего был я. Вечером я увидел то, о чем говорила вся Москва: знаменитого «Доброго человека из Сезуана». Народу – битком. Похоже, в театре собрались как раз те 0,01, которых не хватало нерушимому блоку для полного счастья.
И я остался в этом театре навсегда.
Спустя годы прочел в «Театральном романе» Булгакова точные слова: «Этот мир мой».
Очень скоро стало ясно, что смотреть спектакль один раз невозможно. Премьеры – редки. Две-три в год. А остальные 362 дня – что, жить без кислорода? Значит, надо смотреть каждый спектакль по нескольку раз.
Я был на Таганке 116 раз. И без счету на репетициях.
Зачем в детстве, зная наизусть, десятый раз перечитываешь «Трех мушкетеров»? Зачем теперь десятый раз ходил на «Галилея», на «Гамлета»? В книжке восторг уменьшается, в театре почти всегда увеличивается.
Таганку бранили: мол, хулиганы, антисоветчики.
Мушкетеры тоже пили без просыпу, гуляли налево. Помогая шашням англичанина Бэкингема, прямо изменяли Родине. Но по их понятиям доблесть и честь были выше, чем всесильный Ришелье, чем гнев короля, чем собственная жизнь.
В СССР, куда ни приедешь, обязательно спрашивали:
– А правда, что Высоцкий – алкоголик?
Все равно как виконт
– Скажите, Рауль, правда ли, что Атос – запойный?
Смотрите на сцену, черт возьми! Не суйте нос за кулисы. Какое вам дело, кто что пьет, кто с кем спит!
Сегодня тяга народа к знаниям о личной жизни известных людей удовлетворяется исправно. Пошлятина в большой цене. Расхватывается как пирожки с ливером.
Таганка и сама готова первому встречному выложить всю подноготную.
Вы хотели свободы? Она ваша! Ешьте ее, о волки! (Это «Маугли».) Таганку не сумели закрыть четыре генсека (Сусловы и Фурцевы просто не в счет). Теперь закрылась сама.
Это грустно. Но это правильно.
То, что Таганке не удалось воспользоваться нашей теперешней свободой, означает, что она не спекулянт, не комсомольский приватизатор. Эти делят быстро, бесшумно. А Таганка – аристократка. Опыта никакого. Нет чтоб взятку дать, – вопит об идеалах.
Бедные! Как не научили вас Чехов и Эфрос, что не барское это дело – делить на участки вишневый сад.
Гаев и Раневская предпочли все потерять, всю недвижимость, но не пускаться в аферы, торги, дележку.
Когда Эфрос поставил на Таганке «Вишневый сад», публика обалдела. Ходячее мнение было такое: Таганка – театр режиссерский, актеры плохие, марионетки.
Невозможно было втолковать: ежели, глядя на сцену, вы плачете и смеетесь, значит, это замечательные актеры. Невозможно было втолковать: плохой актер не может быть талантливой марионеткой; что бы ни придумал режиссер, плохая марионетка все испортит.
Хоть тресни! Спали в Малом, зевали во МХАТе и упрямо повторяли: на Таганке нет актеров.
Бог послал случай. Эфрос попал в опалу. Любимов зловредный – в пику властям – дал ему постановку. И Эфрос одним спектаклем показал всем экстра-класс таганских артистов. Это было как волшебная палочка. Как Фея и Золушка.
Получился шедевр. Марионетки показали блистательную, тончайшую игру. Даже банальные куплеты превратились в печальный романс. Несколько недель бродил по улицам под звучащее в мозгу:
Что мне до шумного света, Что мне друзья и враги, Ъыьло бы сердце согрето Жаром взаимной любви!
Хор таганских артистов поднял куплеты до пушкинского:
На свете счастья нет, Но есть покой и воля…
Усталый раб… побег…
Куда?! (Пушкин бы сказал: куды?!)
Соединение двух театральных божеств – Эфроса и Таганки – произвело действие самое невероятное. Неожиданно для самого себя я написал рецензию. Первую в жизни. Никем не заказанную. Очень слабую. Но ни театроведом, ни журналистом я тогда не был (был рабочим во вредном цеху). Позор остался никому не известен. Потом через десять лет лень было писать курсовую, и я сдал профессору ГИТИСа свой старый «Вишневый сад». Чтоб добро не пропадало.