Нежная любовь главных злодеев истории
Шрифт:
Всем преступникам и обвиняемым Калигула даровал амнистию, вернул в библиотеки некоторые запрещенные ранее сочинения, должностным лицам разрешил свободно править суд, ни о чем его не запрашивая. Он даже попытался вернуть народу выборы должностных лиц, восстановив народные собрания, но этому воспротивился сенат, и Калигула не стал настаивать на своем. В своем популизме он дошел даже до того, что освободил Италию от полупроцентного налога на продажи и возмещал убытки гражданам, пострадавшим от пожаров. Дважды Калигула устраивал всенародные раздачи денег, во время которых каждому свободному римлянину доставалось по триста сестерциев. Часто происходили раздачи подарков и угощений.
Народ
Калигула был большим любителем гладиаторских битв и поединков кулачных бойцов, во время которых он тешил свою жестокость. Часто устраивал он театральные представления и цирковые состязания. Все это способствовало росту его популярности, поскольку народ Рима обожал зрелища.
«Кроме того, он выдумал зрелище новое и неслыханное дотоле, - писал Светоний.
– Он перекинул мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три тысячи шестьсот шагов. Для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги. По этому мосту он два дня подряд разъезжал взад и вперед: в первый день - на разубранном коне, в дубовом венке, с маленьким щитом, с мечом и в златотканом плаще; на следующий день - в одежде возницы, на колеснице, запряженной парой самых лучших скакунов, и перед ним ехал мальчик Дарий из парфянских заложников, а за ним отряд преторианцев и свита в повозках».
Смысла в этом зрелище для зрителей не было никакого, но римлянам оно понравилось своей новизной. Самого же Калигулу подвигло на этот шаг старое предсказание астролога Фрасилла Тиберию, озабоченному поисками наследника, о том, что Гай Цезарь скорей на конях проскачет через Байский залив, чем будет императором.
Не забывал Калигула и о созидании — он завершил ряд построек, недоконченных Тиберием, начал строить водопровод, восстановил рухнувший от ветхости храм богов в Сиракузах, заложил несколько новых построек.
Начал он хорошо, и восхвалениям не было видно конца.
В один прекрасный день Калигула испытал то, что принято называть «головокружением от успехов», Калигула приказал воздавать себе божеские почести, посвятил своему божеству особый храм, назначил жрецов и установил жертвы в свою честь. Светоний пишет, что «жертвами были павлины, фламинго, тетерева, цесарки, фазаны, — для каждого дня своя порода».
Император решился на неслыханный шаг — повелел привезти из Греции изображения богов, включая и самого Зевса, снять с них головы и заменить своими.
Сочтя, что для укрепления своей власти он сделал достаточно, Калигула решил, что ему довольно уже притворяться и сдерживать себя. Перемена была разительной — из доброго правителя, любимого народом, он превратился в кровожадного распутника. Точнее говоря — кровожадный распутник отшвырнул прочь маску доброго правителя и явил народу Рима свое истинное лицо.
Бабку свою Антонию, многократно пытавшуюся образумить внука и для того просившую у него разговора наедине, Калигула подверг множеству унижений, тем самым (а по словам некоторых, и ядом) сведя ее в могилу, а после смерти не воздал ей никаких почестей. Говорили, что, приняв старуху в присутствии Макрона, Калигула пригрозил ей: «Не забывай, что я могу сделать что угодно и с кем угодно!»
Своего
Отца своей покойной жены Калигула заставил покончить с собой. Мнимая вина несчастного состояла в том, что он некогда не отплыл вместе с зятем по неспокойному морю за прахом матери и сестер Калигулы, якобы надеясь в случае кораблекрушения самому завладеть Римом. Настоящей же причиной уклонения от участия в плавании была морская болезнь Марка Силана.
Со всеми своими сестрами Калигула пребывал в кровосмесительной любовной связи. Ходили слухи, что Друзиллу, самую любимую им сестру, Калигула лишил девственности, еще будучи подростком, и бабка Антония, у которой они вместе росли, однажды застала их во время полового акта.
Друзилла вышла замуж за Луция Кассия Лонгина, сенатора консульского звания, но Калигула, став императором, нагло попрал законы, отняв ее у мужа и открыто сожительствуя с ней.
Калигула был сильно привязан к Друзилле, без всякого сомнения такой же порочной и развратной, как и он. Однако же он, не задумавшись, отдал ее на потеху начальникам преторианских когорт, желая еще больше расположить их к себе. Нимфоманка Друзилла смогла выдержать многодневное насилие, но чудовищного унижения перенести не смогла и вскоре угасла от горя.
Когда она умерла, Калигула установил строжайший траур, во время которого карались смертью не только все виды развлечений и смех по любому поводу, но даже купания и совместные семейные обеды. Сам же Калигула отныне клялся только именем божества Друзиллы.
Прочих своих сестер Калигула любил не так страстно и сильно. Он не раз отдавал их на потеху своим любимцам, а впоследствии отправил в изгнание по обвинению в разврате (подумать только!) и в соучастии в заговоре против него.
По выражению Светония, «о браках его трудно сказать, что в них было непристойнее: заключение, расторжение или пребывание в браке».
Знатную римлянку Ливию Орестиллу, выходившую замуж за Гая Пизона, Калигула лично явился поздравить со вступлением в брак и, поддавшись порыву страсти, тут же приказал отнять ее у мужа. Спустя несколько дней Ливия ему наскучила, и он отпустил ее восвояси, но через два года вдруг отправил ее в ссылку за то, что она имела неосторожность опять сойтись с мужем.
Другую знатную даму, Лоллию Павлину, жену военачальника, он вызвал из провинции, прослышав о ее красоте. Слухи были обоснованными, поэтому Калигула своим эдиктом (указом) развел Лоллию с мужем и взял себе в жены, чтобы вскоре отпустить, запретив ей впредь допускать кого-либо до себя.
«Цезонию, не отличавшуюся ни красотой, ни молодостью и уже родившую от другого мужа трех дочерей, он любил жарче всего и дольше всего за ее сладострастие и расточительность, — писал Светоний, — зачастую он выводил ее к войскам рядом с собой, верхом, с легким щитом, в плаще и шлеме, а друзьям даже показывал ее голой. Именем супруги он удостоил ее не раньше, чем она от него родила, и в один и тот же день объявил себя ее мужем и отцом ее ребенка. Ребенка этого, Юлию Друзиллу, он пронес по храмам всех богинь и, наконец, возложил на лоно Минервы, поручив божеству растить ее и вскармливать. Лучшим доказательством того, что это дочь его плоти, он считал ее лютый нрав: уже тогда она доходила в ярости до того, что ногтями царапала игравшим с нею детям лица и глаза». Поистине лучшего доказательства кровного родства с тираном и не требовалось!