Нежнее неба

Минаев Николай Николаевич

СТИХОТВОРЕНИЕ. ПОСВ. Н. МИНАЕВУ

Не Минаев, но Минаев, Не Димитрий Николай Винегретами своими Ради Бога не смущай. Тарас Мачтет 1919 г. 8 августа

(Альбом1. Л. 82).

Месяц спустя, Мачтет, уехавший в Рязань, пишет Минаеву: «Сегодня кажется ровно месяц, как я прибыл из Москвы в Рязань и расстался с кафэ поэтов.

Нетропову я уже написал, не знаете, получил ли он мое заказное письмо?

Вам же пишу только сейчас, несмотря на то что вспоминаю вас очень часто и свое и ваше мне обещание писать друг другу.

По приезде мне здесь удалось объединить вокруг себя группу поэтов и назвать наш кружок «Дом искусств». Мы хотим примкнуть к союзу поэтов и стать его филиальным отделением» (письмо 26 августа 1919 (ст. ст.) //ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1. Ед. хр. 196. Л. 1–1 об.).

В эти же дни их общий приятель сообщает Мачтету (вероятно, в надежде на сочувствие): «В Особняке все по старому. Приехал Роговин. Минаев стал почему-то играть большую роль и даже член приемной комиссии по издательствам

«Молодой России»» (письмо М. Нетропова от 5 сентября 1919 года//РГБ. Ф. 324. Карт. 1. Ед. хр. 78. Л. 2–2 об.). Один из немногих документальных памятников продолжавшегося приятельства – письмо Мачтета к Минаеву, отложившееся в бумагах «Литературного особняка», конфискованных НКВД: 28 сентября 1927 «Уважаемый Николай Николаевич. Извещаю Вас что Ваше приглашение участвовать во вновь зарождающемся «особняке» я получил. Имею работы о Ю. Жадовской, К. Рылееве и др. которые с удовольствием прочитаю на одном из собраний. Готовлю второй сборник стихов. Для вечера памяти Рильке С. Н. Шиль предлагает прочесть его письма к ней и имеющиеся материалы к Рильке относящиеся нигде не напечатанные. Пока всего лучшего. Адрес мой прежний Арбат 30 кв. 69. Уважающий Вас Тарас Мачтет» (ГАРФ. Ф. 393. Оп. 81. Ед. хр. 72. Л. 61а). Последующая история их взаимоотношений пунктирно восстанавливается по эпиграммам и посвящениям Минаева. Стихотворение выдержано в стилистике Мачтета и насыщено образами его лирики.

Валерию Брюсову. Акростих («Весна! Как счастлив я! Покончено с зимой…»). – Автограф сохранился в бумагах адресата: РГБ. Ф. 386. Карт. 95. Ед. хр. 4; был приложен к письму, в котором, в частности, говорилось: «Мне очень бы хотелось знать Ваше откровенное мнение о моих стихах, препровождаемых вместе с письмом, как поэта для меня наиболее авторитетного в современной поэзии. Мне кажется, что у меня все-таки есть кое-какое поэтическое дарование и мне хотелось бы узнать от Вас о недостатках моих стихов, особенно о технической их стороне, и о достоинствах, если таковые имеются». Печ. по: ВторКн. В том же 1919 году Брюсов вписал в альбом Минаева стихотворение:

НИКОЛАЮ МИНАЕВУ ПЕРВЫЙ ПРИВЕТ

…а в миг паденья — Взгляд, лишь взгляд один, без сожаленья! Urbi et orbi Издревле сладостный союз… Пушкин

Годы делят нас и поколенья: Дышишь ты весной, мгновенным маем; — Я последние считаю звенья Цепи той, что все мы не снимаем. Но и ты, как я, на утре чистом, Зов заветный слышал в полумраке: — Голос Музы, – над путем росистым, Там, где тени, тайны, сон и маки. И пока ты – на тропе священной, И твой взор надеждой вещей блещет, — Над тобой скольжу я неизменно, И в руке моей – венец трепещет. 3 августа 1919

(Альбом1. Л. 4; перепечатано: Брюсов В. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1974. С. 394). Впервые это стихотворение было опубликовано самим Минаевым; появление его в печати вызвало комментарий современника: «Между прочим, в сборнике впервые появится неизданное стихотворение В. Я. Брюсова (1919 г.), посвященное молодому поэту Н. Минаеву, также печатающемуся в сборнике. <…> Помещаемые ниже стихи Н. Минаева обнаруживают, что В. Я. Брюсов недаром «в гроб сходя» «благословил» этого молодого поэта. Стихи Н. Минаева отличаются большой поэтической выразительностью, скупостью и точностью словесного оформления» (Леонидов О. Среди новых стихов // Красная газета. Вечерний выпуск. Л. 1926. 10 августа. № 184. С. 3).

В альбом на ходу. 1. Н. П. Кугушевой («Примите мои пожеланья хорошие…»); 2. Н. Н. Ольховской («Что такое жизнь здешняя наша!..»). – Печ. по: ПроСт. Ольховская Наталья Николаевна – поэт, автор единственного известного стихотворения, вписанного ею в альбом Минаева:

МИЛОМУ КОЛЕ МИНАЕВУ

Летом хорошо у Нирнзее, на крыше… Я любила там с тобой бывать… Любо было у прохладной ниши О любви в глазах твоих читать… Помнится, мы постоянно пили Твой любимый, алый гренадин… Уж полгода, как тебя убили… У меня остался – кокаин! 10 августа 1919

(Альбом1. Л. 58; см. также:. 26 августа 1919 (ст. ст.) Т. Мачтет из Рязани передавал ей привет через Минаева: «Что у вас нового среди поэтов?

Как поживает Н. П. Кугушева?

Сегодня она именинница. Поздравьте ее от меня с днем ангела, а также и Н. Н. Ольховскую» (ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1. Ед. хр. 196. Л. 2). См. также: Дроздков В. A. Dum spiro spero. О Вадиме Шершеневиче и не только. М., 2014. С. 665.

«Нетропов и Мачтет давно друг другу любы…». – СрБр1. Печ. по: СрБр2. «У первого в стихах гремят фанфарно трубы..» – аллюзия на начало стихотворения Нетропова «Бой быков»: «Гремят фанфары, гремят кристально, /Гремят зовуще и огневейно, /Пестрятся краски, немного бально, / Зонты и шали реют лилейно» (РГАЛИ. Ф. 577. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 10).

Надпись на книге («Хотя нехорошо хорошему поэту…»). – Печ. по: ПроСт.

«Я знаю: завтра будет то же…». – Печ. по: ПроСт. Стихотворение декламировалось автором 21 июля 1919 г. на заседании «Литературного Особняка»; 16 августа 1919 г. во «Дворце искусств»; 3 декабря 1919 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 2 января 1920 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 21 января 1920 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 15 апреля 1920 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 28 апреля 1920 г. во

«Всероссийском Союзе Поэтов»; 12 мая 1920 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 18 мая 1920 г. во «Всероссийском Союзе Поэтов»; 27 апреля 1921 г. на авторском вечере в «Литературном особняке» (чтение книги стихов «Нежнее неба»); 24 мая 1921 г. на авторском вечере во «Всероссийском Союзе Поэтов» (чтение книги стихов «Нежнее неба»).

«Среди членов Союза…». – СрБр1, Эпигр. Печ. по: СрБр2. Надежда Максимилиановна де Гурно (Клетчер-Ротермунд, псевд. Бианка) – одна из колоритнейших героинь литературной Москвы послереволюционных лет. Ей посвящено несколько эпизодов в автобиографическом романе Р. Ивнева «Богема» (ср. в т. ч.: «Прекрасных женщин было много в столице, но она затмевала всех оригинальностью своих редкой синевы глаз, напоминающих цвет Черного моря в яркий солнечный день. Огромные синие глаза привлекали китайским разрезом. Но это был добавочный козырь, благодаря которому красота становилась необычайной. О ее происхождении в Петербурге никто не знал, да и не интересовался, потому что вскоре по приезде в столицу она покорила сердце престарелого французского графа, давно обрусевшего и облысевшего, и, женив его на себе, стала графиней де Гурно. В салонах новоиспеченной графини толпилась золотая молодежь, у Дины появился свой выезд. Квартира ее начала превращаться в галерею редких картин и скульптур, а бриллиантовая коллекция завоевала широкую известность» // Ивнев Р. Богема. М., 2006. С. 276–277); пара недобрых абзацев в мемуарах Н. Серпинской («Русская Надежда купила себе за 10 000 франков титул прогоревшего итальянского графа де Гурно. Титул набивал ей цену на всех фешенебельных игорных курортах, начиная с Монте-Карло. «Графиня» накопила много драгоценностей, мехов, парижских туалетов. Почему-то «застряв» после революции в Москве, поселилась в шикарной гостинице «Люкс» и, как другие прожигатели жизни проедали и пропивали свои состояния, так она «пронюхала» все свои бриллианты. Ее маленькое, пикантное, ловко накосмеченное лицо красивой женщины неопределенного возраста, с сумасшедшими, узкими, зелеными глазами, тонким носом и непрерывно облизываемым и вновь оживляемым парижской губной помадой капризным ртом, всегда прикрытое ежевечерне меняемой огромной парижской шляпой, вносило атмосферу беспокойной чувственности, авантюр французских бульварных романов, той «культуры любви», гнилой, как рокфор, до которой еще не долетел чистый, горный, проветривший легкие искусства ветер революции. Читаемые ею с «инфернальным» выражением плохие стихи, вероятно, редактировались ее многочисленными поклонниками» // Серпинская Н. Флирт с жизнью. М., 2003. С. 221–222). См. также: «В это время неожиданно для всех на сцене молча появилась необычайного вида высокая женщина, смелый туалет на которой подчеркивался отсутствием маски. Свои, конечно, знали, что это была знакомая им, по чтению здесь ею старинных стихов, Надежда Гурно (или Гуро) – бывшая парижская этуаль, женщина «со следами былого очарования», без грима, с одними, казалось, огромными, блестящими глазами кокаинистки, которая молча стояла теперь перед толпою, как бы проверяя на себе впечатление от ее костюма «СОЛОМЕН» <так>, когда-то премированного, как говорят, в Париже. Этот туалет, обнажавший диву почти полностью, состоял только из множества предельно свисавших нитей имитационных – синего и зеленого цвета камней, державшихся на открытых плечах, разве, на честном слове, с помощью незримых почти металлических соединений, причем кажущаяся скромность фигуры говорила за себя, только при условии полной неподвижности фигуры: если этот экзотический наряд можно было назвать смелым, то поднаряд его казался совсем отсутствующим: над чем и предлагалось теперь публике подумать на досуге. От увядших, пепельного цвета волос этой женщины осталась только искусственная их пышность, а от глаз безмерная пустота прошлого. Публика встретила и проводила эту «грешницу» милосердным молчанием» (Климов А. М. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 336 Оп. 6 Ед. Хр. 13 Л. 13). Ср. также в воспоминаниях Т. Фохт-Ларионовой: «Была там очень колоритной фигурой бывшая графиня Ротермунд, выступавшая под фамилией Де Гурно. Явно выкрашенные в рыжий цвет волосы, сильно накрашенное лицо с сильно подведенными глазами, далеко не первой молодости, странно допотопно одетая в светлое, длинное, видимо, из сундука графини-бабушки вынутое вечернее платье, очень грязного вида газ и кружева. Выступление она начинала своим стихотворением "Я женщина с безумными глазами”, но кроме глаз, по-моему, она сама тоже смахивала на безумную» (Фохт-Ларионова Т. Воспоминания // Российский Архив. Т. XI. M. 2001. С. 659). См. также: «Графиня де Гурно, Надежда Михайловна, дочь петербургского врача, незадолго до революции бросила институт, вышла замуж за студента Роттермунда, бросила и его. Вышла за другого, но тот умер. Тогда она покинула Северную столицу и переехала в Москву. Шел 1918 год. Она пропадала в «Кафе поэтов». Читала там свои стихи, сочиняла частушки для эстрадников, заводила романы, даже снималась в кино. На квартире, где жила, собирала богему. Посещали ее и дельцы черной биржи: Персиц, Носов и др. Они выставляли угощение, а Надежда Михайловна – девочек. Так и стала ее квартира притоном разврата. Не отставала в нем от своих девиц и сама графиня, страстная была женщина. Судебные психиатры, которые обследовали ее, отметили в заключении, что «натура она неуравновешенная, с пониженным чувством стыда, наркоманка и в половом отношении извращенная натура». Простим ей эти слабости, тем более что и суд ее не осудил, а по рекомендации психиатров в декабре 1927 года направил «на полтора года на принудительное лечение» в психиатрическую больницу» (Андреевский Г. В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (20–30-е годы). М., 2003. С. 487–488); см. также: Дроздков В. A. Dum spiro spero. О Вадиме Шершеневиче и не только. М., 2014. С. 704–706.

16 августа 1919 г. она записала в альбом Минаева стихотворение:

МЕДУЗА

Я женщина с безумными глазами В них мудрецы не разгадают тайны Я женщина и у меня прекрасный рот Он знает многое и вечной вечно служит <?> Я женщина с волной кровавых волос В хаосе на плечи спадающих, как змеи И все мое бескровное многоизменчиво, как время Я женщина и нагота моя всесильна Вам говорит о страсти неземной, Я женщина я властна и капризна С холодной и преступною душой. Я женщина во мне есть много тайны Я сфинкса хладная мечта Медузой мир зовет меня.