Нежное имя мечты
Шрифт:
Нельзя категорично относиться к друзьям, к людям, словам и событиям. Даже к политике. Это мне нравится, это не нравится, это хочу, а это – не хочу. Гоша предлагает отличный бизнес. Разливать и продавать питьевую воду – в современном мире вышеуказанный бизнес можно присовокупить по значимости лишь к лекарственной индустрии. Лекарственная вода, чудодейственная, исцеляющая, ранозаживляющая, оживляющая и омолаживающая. Во мне уже заработал моторчик. Я почувствовала золотую жилу в струящемся ручейке. Вода стремительно протекала сквозь пальцы. Вместе с ней убегали жизненно важные центы и доллары, разные там «у.е.» – евро, тугрики и зайчики.
– Неплохо, Гоша, отличная идея, – улыбнулась
– Вообще-то жена, – застеснялся Саакян. – Пилит меня днем и ночью, денег не хватает, ребенок болеет, на одни лекарства уходит почти вся моя зарплата.
– Понятно, жена у тебя молодец, ей бы мужа посолиднее, далеко бы пошла, гораздо дальше одной московской жены. – Я еще разок крутанула кружкой по столу. Пожалуй, надо соглашаться. Еще одну «Кальпурнию» мне не пережить. После перенесенного унижения у меня до сих пор ноет челюсть. Я больше не опущусь на дно. Пора приниматься за дело. Настоящее, хорошее дело. Пора-пора. Осталось засучить рукава.
– А начальный капитал где возьмешь, какие-нибудь деньги у тебя есть? – спросила я.
– А зачем деньги? Не нужен нам никакой начальный капитал, – не на шутку рассердился Гоша. Он подпрыгнул на стуле, развел руки по сторонам, будто хотел обнять всю пивную компанию. Саакян силился что-то сказать, но не мог найти подходящие слова. Я молчала. Саакян еще тот бизнесмен, сейчас нарисует перспективы такой сказочной величины, любой аферист позавидует. Даже бывалый рыбак ужаснется.
– У тебя есть квартира, – сказал Саакян наконец. – Офис сделаем у тебя, чтобы не тратиться на аренду. Регистрация стоит недорого, копеечное дело. Цех по разливке у меня уже есть. Все! Конец кина.
Саакян с торжествующим видом осмотрел зал. Клубы дыма витали под потолком. Казалось, в зале курили все, от мала до велика. Густой и плотный дым слоился из всех щелей и ноздрей, растекаясь облачной пеленой вокруг ламп, налипая вязкой слизью на лицо и руки.
– С какого перепугу я сдам тебе квартиру под офис, ты что, Гоша, пивом обпился? – разозлилась я. С мужчинами нельзя по-хорошему, они понимают только ругательный язык. Любят по-настоящему почему-то только склочных женщин. С бигуди на голове. И скалкой в руках.
– Потому, что ты мозг компании, ядро ореха, – вмиг опечалился Саакян, – и потому, что ты сидишь без работы. Злая, как пантера. Тебя уволили из «Планеты», как шелудивую собачонку, как будто ты годами не горбатилась на фирму, не вносила в ее копилку свой вклад. Тебя даже не проводили по-человечески, Инесса.
– Не трогай больную тему, Гоша, прошу тебя, не дави на больную мозоль, – процедила я сквозь стиснутые зубы, – мы не касаемся моего увольнения. Мое трудоустройство – моя проблема. Если у тебя есть идея – излагай. Учитывай жестокие реалии, а не лезь в заоблачные выси. Моя квартира – это мой дом. Крепость. А не офис. И не контора.
Я представила Цезаря, ползающего между ящиками в прихожей. Котенок не позволит сделать склад из обжитого дома. Как пить дать – не позволит. Трупом ляжет между ящиками и бутылками.
– Ладно, под офис подойдет моя квартира, жена согласна! – Гоша вяло взмахнул рукой и незаметно прибрал второй мою кружку.
Хитрый юрист, видимо, все юристы на мякине сделаны. Супруга Саакяна давно долбит, как дятел, Гошину плешь, чтобы он бросил наемный труд и занялся предпринимательством. Для этой цели она готова пойти на временные неудобства. Готова отдать под офис квартиру, даже согласна на мужнино увольнение. А Гоша решил перекинуть шаткий трап к хижине Инессы. Не выйдет. Я – тоже менеджер высокого профиля.
– Если твоя жена согласна – что же ты кота за хвост тянешь?
Вот почему его глаза наполнены внутренним страданием. Даже пивом залить невозможно, несмотря на поглощенные литры хмельного напитка, неизбывная боль проглядывает из глубины Гошиных глаз. От моего бравого возгласа «и вперед!» Саакяну стало плохо – физически, морально, душевно, он едва не умер, услышав длинное и протяжное «и». Наверное, Гоша надеялся, что я начну его отговаривать, запугивать разными страшилками про несчастную и обездоленную жизнь простого российского бизнесмена, дескать, ни к чему в дебри лезть, тебя, милый друг, на пути к мифическому богатству ждут разные пакости. Тут и путаница с налоговой инспекцией, и многочисленные правоохранительные прожорливые, как садовые гусеницы, органы, и другие всякие-разные фискальные организации, короче, бука-бука, кикимора болотная, да мало ли чем можно испугать тридцатилетнего мужчину в расцвете сил и лет. Такому стоит только мизинчик показать – он в один миг описается. И тотчас же передумает увольняться из «Планеты». На фирме распорядок рабочего дня, командировочные, премиальные, упорядоченная жизнь с достойной зарплатой, между прочим. Случаются, разумеется, задержки, так они и у женщин случаются от беспорядочной половой жизни. Мало ли что бывает на свете. Но Саакяну не привелось услышать из моих уст ни одного скверного и непотребного слова. Я благословила мальчика на новый путь. Мне стало жаль его жену, видимо, она устала пилить его патлатую голову. А что не сделаешь из женской солидарности. Мне не жалко потратить один вечер из своей жизни на красочные феминистские подвиги.
– Инесса, а ты меня не бросишь? – спросил Гоша. И опять опустил свою бедную патлатую голову. И страдающие глаза спрятал. Ленивый Саакян, конечно, как все мужчины. Не хочет Гоша бросаться в бездонный омут предпринимательства. А жизнь заставляет. И тогда я решила увести беседу в безопасное русло. Гошин вопрос повис в воздухе. Разве я могу выдать гарантию в том, что никогда не брошу Саакяна? А вдруг это случится? Разве женщина может знать свое будущее, каким образом она поступит через год, через два, через пять лет; может, это Гоша бросит меня, возьмет и предаст в одночасье. Обольет клеветой, разнесет порочащие слухи. Никто не может заглянуть в будущее.
– Гоша, тебе что, расписку написать? – воскликнула я, обегая взглядом стол, залитый бурой липкой жидкостью. Можно, конечно, разбить кружку и осколком стекла осторожно царапнуть палец, чтобы расписаться кровью, убеждая Гошу в личной преданности. Саакян передвинул кружки подальше от меня, поближе к себе.
– А ты уже забыла, как ты Бобылева подставила? – спросил Гоша, передвигаясь вместе с кружками на безопасное расстояние.
– Гоша, а что там на фирме? Может, посвятишь меня в секреты делопроизводства? – спросила я, будто не расслышала подлый вопрос.
Саакян молча кивнул, соглашаясь со мной. Не слышала – значит, не расслышала. Гоше явно не хотелось разбираться с чужими чувствами.
– Да-а все по-прежнему, производственный котел бурлит и кипит. Бобылев со Слащевым поцапались. Органически не переносят друг друга. На совещаниях открыто поливают друг дружку из шланга, даже не обращают внимания на подчиненных. Не здороваются, проходят мимо, будто вообще не знакомы. – Гоша не говорил, он вещал, как радиодиктор. Кажется, юрист здорово струхнул. Он уже передумал лить воду на мельницы российской экономики. Но слово – не воробей, теперь Саакян обречен на механическое действие. Он вынужден изображать из себя образцового фабриканта. Гоша даже мизинец манерно оттопырил, поднося кружку с пивом ко рту. Важничает.