Нежное прикосновение
Шрифт:
— От этого он и умер…
— Ради Бога, Анна! — Стефен вскочил. — Что ты такое говоришь?! Как ты можешь себя в чем-либо винить?!
Она испуганно посмотрела на него.
— Послушай меня, — сказал он, с трудом сдерживая свой гнев. — Англия тебя уморила голодом, понимаешь?! Англия, ее политика…
Стефен сел и уронил голову на руки. Ему трудно было перенести мысль, что Анна была изнасилована на пыльном полу магазина.
— Английская политика к этому не имеет отношения, — печально возразила Анна. — У нас у всех есть добрая воля,
Стефен откинулся на стуле и вздохнул:
— Ты не торговала собой, Нэн… Неужели ты думаешь, что твой отец из-за тебя умер?!
И опять в ее глазах засверкали слезы.
— Он никогда об этом не говорил, но я видела, как он на меня смотрел. Он почти не разговаривал. У него было разбито сердце.
Анна вытерла щеки.
— Мы направились в Дубин. Папа сказал, что мы больше не можем оставаться в нашем доме после всего, что там случилось. Он решил идти в Англию и попытаться найти работу на фабрике. Мой брат Син заболел в дороге лихорадкой и вскоре умер. А папа умер уже около Килбеггена. — Анна помолчала. — Он шел-шел и вдруг опустился на землю. Задыхаясь, он хотел что-то сказать, но так ничего и не сказал… А я не догадалась попросить у него прощения…
Она тихо плакала. Стефен крепко обнял ее — в горле стоял ком от сострадания к ней.
— Ах, Нэн, все это прошло. Сейчас уже ничего нельзя исправить.
Ему хотелось еще что-то сказать, но он не знал, как утешить ее.
Когда они легли спать, Анна рассказала ему, как она пришла в Дублин, полумертвая от усталости и болезни.
Она очутилась в работном доме, где с другими девочками шила для бедных. Доктор Уиндхем, который приходил лечить детишек из работного дома от дистрофии, был добр к ней. Однажды он взял образец кружева Анны и показал своей жене. Через неделю он забрал и ее.
— Они были добры ко мне… Но я была очень одинока, потеряв семью. И я не хотела всю жизнь провести в прислугах…
Она лежала, прижавшись щекой к его груди, и рассказывала ему, как на пляже познакомилась с Били Мэси.
— Хорошо он с тобой обращался?
По голосу Стефена Анна поняла, что он ненавидит Били Мэси.
— Он никогда меня пальцем не тронул.
— Ты ему рассказывала о том, что случилось в магазине?
— Нет. Говорить о таких вещах у меня не было желания. Да он и дома был мало — часто уходил к своим дружкам.
— Ты любила его?
Анна ждала этого вопроса.
— У меня были обязанности по отношению к нему. Я думала, что любовь придет, но я его так и не полюбила.
Он погладил ее по волосам, и Анна почувствовала его облегчение.
— Твой отец спас тебя, Нэн, когда решил уехать из Кэрри. Иначе бы ты умерла.
Анна прижалась к нему теснее, положив ладонь на его теплый живот. Подвинула руку еще ниже и погладила его. Он поцеловал ее в губы и подумал о том, как бы ему хотелось, чтобы она была в безопасности и счастлива. Он убрал с себя ее
— Ты не хочешь этого сегодня, после всего, что ты вспомнила.
— Ты не прав, — сказала она, прижимая к его ноге свою. — Особенно сегодня… Это так утешит.
Несмотря на яркое утреннее солнце, в салуне царил полумрак. Дверь была широко распахнута, но вместо ветра входили звуки торговли с Брейс-стрит и зловонные запахи лета.
Стефен в рубашке с короткими рукавами читал газету, сидя за столиком. Эмет, стоя -в проходе позади стойки бара, протирал от пыли бутылки, пересчитывая их.
Казалось, у Эмета все эти дни было хорошее настроение. Без сомнения, он уже представлял себя в роли героя следующего ирландского восстания.
Стефен, зевая, читал статью о боксерских боях в Канзасе.
— Пап, Анна спрашивает, не хочешь ли ты лимонада?
— Не откажусь. Принеси и Эмету тоже… Подожди, а почему ты дома, а не у миссис Кэвенах?
На лице Рори появилась гримаса боли.
— У меня живот разболелся, Анна говорит, что я могу остаться дома…
— Странно. Еще утром ты был здоров.
Рори наклонился над столом и заглянул в газету, забыв о своих страданиях.
— Сегодня есть статья Джила?
Стефен показал где: «Регата в Монток-Пойнт».
— А-а, — разочарованно протянул Рори. — О тебе ничего…
— Так, а почему Джил должен обо мне писать, когда я ничем таким не занимаюсь?
Рори возмущенно скривился.
— Я очень хочу, чтобы ты дрался, папа. Стефен обнял мальчика за худенькие плечи.
— Да Анна убьет меня, если я это сделаю. Кроме того, ты же знаешь: я с этим покончил.
Рори вздохнул. Стефен улыбнулся:
— А где же лимонад?
— И мне тоже принеси, — сказал Дэйви, входя в салун. Он взял щетку и погнал опилки по полу. — И кусок ягодного пирога не забудь.
— Пирог уже съели, Дэйви, — сказал Стефен. Дэйви прислонился к щетке.
— Но Анна мне обещала. Я только один кусок съел.
— Извини, Дэйви, — сказал Стефен и потянулся. — Если бы я знал, то съел бы поменьше.
Стефен опять вернулся к газете, но все его мысли были о предстоящем матче. Нужно сказать Анне, и поскорее, пока она не услышала от кого-нибудь другого.
Рори вернулся с запотевшим кувшином и тарелкой пирожных с корицей.
— Анна сказала, что пирог съели. Для стряпни очень жарко, и она не будет больше топить, пока снова не похолодает.
— Вообще не будет топить? — испуганно спросил Дэйви. — А тогда что же мы будем есть?
— Вы едите бесплатный ленч ежедневно, — сказал с раздражением Эмет. — Вы только и думаете о своем желудке!
Дэйви вернулся к уборке с мрачным лицом. Стефену стало неловко. При всей своей страсти к справедливости, Эмет чувствовал свое превосходство из-за того, что родился в Америке. Он глядел на Дэйви сверху вниз, как, впрочем, и на других новоприбывших. Эмет никогда не мог понять, что для всех, кто голодал, всегда было мало еды.