Нежность ночи

Лазарева Ярослава

ничего не вошло. Я огляделся, опустился на топчан и уткнул лицо в ладони. Лада, ты даже не представляешь, какое отчаяние охватило меня в тот миг. Как я смогу здесь жить? Как?! Ведь я привык к роскоши и давно уже воспринимал такой уровень жизни как нечто само собой разумеющееся. В один момент оказаться в такой ужасающей нищете! Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона, ни прочих радостей цивилизации. Я не представлял жизни без них!

— Гриша, ты дома?— раздался голос из комнаты, и я вскочил.

 Меня трясло от волнения.

— Гриша?— вновь услышал я и вышел

из каморки.

 Мама! Да, это была она! Эту первую секунду узнавания, вспыхнувшего восторга, жаркой любви я не забуду никогда! Ради нее можно было вытерпеть и не такое! Представь, много лет я знал, что ее уже нет на свете и что никогда в жизни я ее не увижу! И такой подарок судьбы! Я могу говорить с мамой, смотреть на нее, прикасаться! Это ли не чудо? Пусть даже продлится недолго, ведь я не знаю, что будет со мной дальше, зато сейчас могу побыть рядом с самым моим близким и родным человеком!

— Мама!— расцвел я и бросился к ней.

Она держала в руках сковородку с жареной картошкой и, по-моему, очень удивилась моей бурной реакции. Когда я шагнул к ней, она поставила сковородку на стол, на круглую деревянную подставку, вытерла руки о фартук и повернулась ко мне. Я не удержался и крепко обнял ее. Слезы брызнули из глаз. Мама отстранилась и внимательно на меня посмотрела.

 Я очень похож на нее внешне— такие же черные как смоль волосы, голубые глаза, черные брови и ресницы. Ее лицо в тот миг казалось мне самым прекрасным на свете, а улыбка будто озарила светом и эту нищенскую комнату, и весь мир! Мамочка! Как же я по ней скучал!

— Что с тобой, сынок?— ласково спросила она и отвела от моего лица упавшую прядь.

— Не обращай внимания!— ответил я, торопливо вытирая слезы.— Просто сегодня навсегда расстался с девушкой.

— Понимаю,— сочувствующим тоном сказала она и поцеловала меня в щеку.— Ты бы поел! Все на душе легче станет!

 И только тут я вдруг почувствовал, как вкусно пахнет остывающая в сковороде картошка. Мой нос словно ожил, в мозг ворвался сильнейший шквал запахов, даже голова закружилась. Я осознал, что не ел вот уже сто лет! Неконтролируемый, какой-то звериный голод вызвал судорогу. Я упал на стул, схватил вилку и набросился на еду. Мама села напротив и подперла подбородок рукой.

— А ты?— спросил я, отрываясь от пищи.

— Уже поела,— сообщила она.— Молочка хочешь?

 Я кивнул, почувствовав спазм в желудке, испугался и начал есть медленнее и тщательно прожевывая. Мама налила из кувшина молоко в большую керамическую кружку, поставила передо мной. Я жадно выпил. Ладушка, никогда не забуду вкус этой моей первой, весьма скромной трапезы. Но уверяю, в жизни не ел ничего лучше!

 После ужина мама убрала со стола. Я сидел неподвижно и наблюдал за ней. Счастье, переполняющее меня, помогло забыть о моих недавних страхах. Какая она все-таки милая! И, несомненно, интеллигентная. Она из семьи врачей, коренная москвичка, тогда как отец еще подростком приехал из деревни и сразу начал работать. У него образования всего пять классов. Хотя отец окончил какие-то курсы при заводе и пару лет ходил в школу рабочей молодежи.

—

Ну что, вы закончили расчистку?— мягко спросила мама, вытирая стол.

 Вначале я не понял, о чем идет речь.

— Ты же сказал, что после смены на Пречистенку пойдешь,— добавила она, с удивлением на меня глянув.

 И тут я вспомнил, что действительно, нас отправляли на своего рода субботник в тот район. Там сносили старые бараки, обещали, что построят дома для заводских рабочих. В одном из этих полуразрушенных строений я и повесился.

— Да, я там был,— подтвердил я, но, видимо, сильно изменился в лице, так как мама подошла ко мне и положила руку на лоб.

— Что-то не нравишься ты мне сегодня, Гриша,— ласково произнесла она,— будто тебя то в жар бросает, то в холод. Не захворал, часом?

 От ее участливого тона мои глаза повлажнели. Я ясно вспомнил Атанаса с его вечно злобным взглядом, жестоким нравом и беспощадностью ко всему на свете. Меня невольно передернуло. Я опустил голову и пробормотал, что здоров, просто немного расстроен. Мама начала гладить мои волосы, приговаривая, что все будет хорошо, что все наладится, нужно просто потерпеть. Наверное, она решила, что я все еще переживаю из-за несчастной любви. Ее легкие нежные прикосновения постепенно успокоили меня, и я почувствовал внутреннее умиротворение.

— Может, заварить чай?— спросила она.— Есть морковный.

— Морковный?!— изумился я, но тут же вспомнил темно-коричневую, довольно ароматную жидкость.

— Ты же его любишь,— с недоумением сказала мама.— И есть сушки с маком.

— Хорошо,— согласился я.

 После того как мы вместе попили морковного чая, мама сказала немного виноватым тоном:

— Я прилягу, почитаю. Отец на собрании и неизвестно, когда вернется.

— Конечно, отдыхай!— тут же согласился я, хотя мне совсем не хотелось уходить от нее.— А что ты читаешь?— поинтересовался я.

— «Асю» Тургенева,— смущенно ответила она.

— Ну хорошо,— улыбнулся я и поцеловал ее в щеку.— Пойду к себе.

 Ее глаза засияли, она погладила меня по волосам и пробормотала, что я всегда был очень ласковым.

 Оказавшись в своей каморке, я сел к столу и попытался разобрать свои записи. Ох, это отсутствие компьютера! Даже не представляешь, насколько это меня раздражает! А ручка с металлическим пером и чернильница? Лада, это ужасно! С кончика все время капают чернила, я везде ставлю кляксы, пальцы пачкаются... Надеюсь, ты не обращаешь никакого внимания на эту грязь в моем письме!

 Мои тетради были свалены на столе в кучу, тут же находилась стопка исписанных листков. Я начал читать и постепенно так погрузился в мир прежних поэтических грез (другого сравнения подобрать не могу), что существующая действительность уже не так сильно меня напрягала. Да, только в творчестве я мог найти утешение! Я понял это, едва начав читать свои стихи. Особый мир, который, кажется, мог примирить меня с чем угодно.

Никаких задач не ставить

И писать, что хочется!