Нежный тиран
Шрифт:
Они вышли на улицу, и Адам зажмурился, потрясенный неожиданно ярким солнечным светом. «Сад» — слишком слабое слово для описания того, что раскинулось перед его взором. Густая роща деревьев ценных пород и кустарников поражала взгляд своим великолепием. Посередине рощи уютно размещался старинный дом. Адаму показалось, что он очутился в экзотическом раю с яркими цветами на искусно разбитых клумбах, с великолепными изумрудными лужайками. Все кругом было насыщено спокойствием и внушало чувство нерушимого постоянства.
— Как красиво, — мечтательно проговорил Адам.
—
— Я никогда раньше не видел таких цветов.
— И не удивительно. Многие из них — сами по себе редкость.
— Кто развел их?
— Мой прапрапрадедушка. В молодости он жил в Индии. Переехав в Англию, он привез с собой очень много саженцев экзотических кустов и деревьев, семян цветов. Для них были построены специальные теплицы. Правда, некоторые растения не прижились, но большинству новое место понравилось. Цветы использовались для получения ароматических эссенций для производства мыла, ну а все остальное ты знаешь.
Она ждала от него какой-нибудь реакции, но скульптурные черты его лица застыли как камень. Она попыталась взглянуть на вес его глазами.
— Знаешь, Адам, наше дело — больше чем бизнес, — неожиданно продолжила она. — Это стиль жизни, даже, скорее, сама жизнь. Наша жизнь. Лейси всегда так жили. — Она постепенно все больше увлекалась. — Неужели ты не понимаешь, почему нам так важно сохранить компанию?
Он направился в сторону пруда в тень деревьев. В воде отражалось, качаясь в легкой ряби, солнце. Адам понимал: у этой девушки есть то, чего у него никогда не было и не будет, при всей его состоятельности и деловом успехе, — чувство преемственности поколений. Наполненный этим чувством, дом казался оплотом стабильности, символом прошлого, настоящего и будущего.
Боковым зрением он заметил, что Кайлоран подошла и встала рядом с ним. Он повернулся к ней. Солнце светило ей в спину, и создавалось впечатление, что лучи исходят от нее, словно она сама — солнце. Ее волосы стали светящимся золотым нимбом, а линии стройного тела отчетливо обрисовались под тонким платьем. Она была прекрасна — как богиня, попирающая стопами весь мир! Но разве так было не всегда?
Эта прекрасная женщина привыкла к обожанию и не замечала, каким даром наградили ее боги. Кем бы она была без всего этого роскошного окружения? — подумал он. Сохранила бы она свой аристократический, утонченный вид?
Его рот презрительно скривился.
— Боже, Кайлоран, неужели ты не можешь думать ни о чем другом? А репутация семьи в обществе, а статус землевладельцев, а положение служащих?
— Но ведь это все — одно! — воскликнула она.
— Что одно? Репутация семьи? — резко возразил он.
— При чем здесь репутация семьи? Мы обеспечиваем работой всю округу! Так всегда было! Ты же сам когда-то…
Адам сжался от злости. Так она хочет, чтобы он выразил ей благодарность! Уж не желает ли эта красотка, чтобы он пал перед ней на колени?
— Ты очень самонадеянна и высокомерна, Кайлоран, — сказал он тихо. — Хочешь указать мне мое место? Или напомнить, что
— Ты сам считаешь меня заносчивой стервой!
— А разве ты не такая?
— Нет! Не такая!
— А ты знаешь, почему твой дедушка дал мне работу?
— Не знаю.
— Он тебе не говорил? Она покачала головой:
— Он не захотел говорить об этом.
Значит, она спрашивала! Она сказала, что она не сноб. Что ж, проверим, так ли это. Глядя на темные кипарисы, он начал:
— Я вырос без отца.
— Ну и что? Я тоже.
— Это не совсем одно и то же. Твоя мать была вдовой. — Он чуть не добавил «респектабельной», поскольку в его понимании именно с этим определением связывалось слово «вдова», хотя мать Кайлоран не была респектабельной. — Моя мать не знала, кто был моим отцом, — сказал он быстро. — Им мог быть кто угодно.
Она не отвела взгляда.
— Понимаю, — сказала она.
Адам наблюдал за ее лицом, ища на нем признаки потрясения или осуждения. Вопреки его ожиданию, лицо Кайлоран оставалось спокойным и безмятежным. В глубине души он даже желал, чтобы она его осудила. Он хотел, чтобы она судила его и признала виновным. Ведь тогда он мог бы точно так же поступить и с ней. Его жизнь стала бы намного легче, если бы он мог представить Кайлоран на месте ее матери — такой же безнравственной и пустой. Но в зеленых глазах, сиявших невероятно жарким огнем, он прочел лишь понимание.
— Я вырос на Бартон-стрит, ты знаешь, что это за место?
— Слышала, но сама никогда там не была.
— Конечно, — хмыкнул он горько, — я даже не представляю, что бы ты там делала. — Он следил за птицей, которая весело плескалась в пруду. — Мое детство прошло в компании многочисленных «дядей», которые постоянно слонялись по дому.
Он говорил, словно читал по готовому тексту, уже не заботясь о производимом впечатлении. Неужели у него вконец очерствело сердце?
— Должно быть, тебе там было очень плохо. Он взглянул на нее. Что она может в этом понимать!
— Плохо? Да, можно сказать и так. По мере того как я рос, выносить это становилось все труднее. Но у меня был выход. Я хорошо учился в школе и, кроме того, работал. По воскресеньям я тоже работал. Сначала меня взяли в помощники к пекарю. Знаешь место, где находится пекарня?
— Конечно.
И вдруг он понял, что никогда никому не рассказывал таких вещей о себе. Многие годы он держал их внутри себя. Скорее всего, он размяк, оттого что разбередил воспоминания, вернувшись сюда. Зачем он рассказывает ей все это?
— С тех пор как я начал работать, я все время копил деньги, — продолжал он. — Я знал, что они мне потребуются, когда придет время поступать в колледж.
Кайлоран смотрела на него во все глаза.
— И что случилось потом? — спросила она.
— У меня был ключ от хлебопекарни, так как я иногда работал ночами, — помолчав, продолжал он. — Однажды этот ключ украл один из любовников моей матери. Он пробрался туда и устроил там погром. Утащил все, что там было, включая кассу с деньгами. На следующее утро они оба исчезли.