Незнаев и его друзья

Килин Иван

Другое дело, что капитуляция не могла быть почетной, если весь подъезд впоследствии будет ржать над ним, а Минометкина сочтет его пустозвоном и слабаком. Поэтому Крохоборов решил соскочить не просто так, а по уважительной причине.

В школе он одно время посещал кружок самодеятельности. И однажды даже получил ответственную роль Таракана в спектакле «Муха-Цокотуха». Поэтому, сделав какой-то неуверенный шаг в сторону, он театрально схватился одной рукой за голову, а другой – за сердце и прошептал:

– Живот…

И с этими словами столь

же картинно стал валиться на бок в надежде на то, что Дядя Лёня его подхватит. Последний, которому нельзя поднимать ничего тяжелее килограмма после того, как однажды неудачно поднял диван, совершенно не оценил театральной премьеры в исполнении буфетчика и остался стоять на месте как вкопанный.

Крохоборов, бросивший все фишки на спасительное красное в виде румяных щек Дяди Лёни, в течение короткого падения на бок вдруг краем глаза понял, что невидимое казино стало играть против него. И вот-вот должно было выпасть черное. И он приготовился к тому, что шмякнется височной областью о пол, и нарезанные колбасные изделия, сыр и фрукты реализовывать через буфет будет уже некому. А там всего было на немалые деньги. Буфетчик почувствовал, как в его глазах стало стремительно темнеть.

Но рокового удара его головы о пол не произошло потому, что его тетя, видя то, что ее племянник ни с того ни с сего начал падать в обморок, а здоровенный лоб в шлепанцах совершенно не собирался вынимать рук из карманов, в последний момент поймала голову и шею Крохоборова. От этого движения в потемневших глазах последнего уже почернело.

Но удержать голову и шею племянника с учетом хронической головной боли ей было не под силу, не говоря уже о том, что остальное его тело полгалось к голове и шее в придачу. Поэтому ноги тети стали подкашиваться в сторону Дяди Лёни, увлекая за собой голову и туловище Крохоборова, близкого к тому, чтобы потерять сознание уже по-настоящему.

Не отпуская голову и шею буфетчика, в глазах которого был уже кромешный мрак, его тетя, в чьих глазах также отнюдь не светлело, упала. На свое счастье, не на твердый пол, а на значительно более мягкое. И это самое, мягкое, находясь в горизонтальном положении, прохрипело:

– Живот…

В отличии от игры в боулинг, где аппарат сам возвращает сбитые кегли в вертикальное положение, в сказочном подъезде такой механизм не работал. Зато в подъезд на шум падающего тела и двух других, упавших на это самое, первое, прибежали Антресолькин, Теплович, Шатров и Братанов. Они аккуратно сопроводили тетю с очень больной головой, отнесли Крохоборова, и буквально отволокли наиболее пострадавшего при этом страйке Дядю Лёню во двор, где двух положили, а третью усадили на лавочки.

Крохоборов, кромешный мрак в глазах которого стремительно покидал место кратковременной дислокации, щуря глаза, пытался оценить окружавшую его обстановку. Его тетя, глубоко вздыхавшая и державшаяся за голову, сокрушалась, что к ее постоянной головной боли и переживаниям, теперь обязательно должна была добавиться тревога за своего

несчастного племянника. Так как тот едва не погиб у нее на глазах, теряя сознание. И, что если бы не она, то даже страшно было подумать о том, что могло произойти. И от этой мысли ее голова начинала болеть еще сильнее.

Про Дядю Лёню, постанывавшего на манер кота, которому что-то отдавили, никто даже не вспоминал. Его ноги аккуратно располагались по линеечке, лежа на лавке, шлепанец к шлепанцу. А его глаза под круглыми очками, к великому счастью, были не закрыты, а напротив, широко раскрыты и смотрели в одну точку. Куда-то между лыжной палкой, заброшенной кем-то на дерево еще прошлой зимой и рожком давно не горевшего светильника на фонарном столбе, внесенным для будущей замены домоуправлением на четвертый квартал следующего года.

В этот момент к подъезду под руку с Бандюгановым, который ее сопроводил до места работы и получил заслуженный поцелуй, подошла Минометкина в новой юбке со стразами и босоножках на внушительной платформе. Через свой малозаметный для других, но позволявший вполне себе обозревать окружавшую обстановку, прищур, Крохоборов убедился, что пришла принцесса из сказочной страны, и ему пора было смываться.

– Живот…, – опять жалобно застонал он, снова схватившись почему-то за голову и сердце.

– Его надо в больницу, я там почти всех врачей знаю, – со вздохом произнесла его тетя.

– Не надо меня в больницу… живот…, – простонал Крохоборов, продолжая через прищур обозревать обстановку.

– Можем не донести, – выдохнул Братанов. – Не исключено, умрет по дороге…

При этих словах на глазах тети и почему-то осуществлявшего самогипноз у входа в подъезд Пятницына выступили слезы. Крохоборов, который через щелку все это увидел, вдруг почувствовал к самому себе страшную жалость и заплакал почти в голос.

– Раз плачет, то, наверное, не умрет, – улыбнулся Антресолькин. – Но в больницу его действительно нельзя. Пятница, вечер. Врачей на смене не хватает. Час пик. В такси сейчас доступен только Кимычев. А с ним точно не довезем… Ему бы в домашних условиях, но с обязательным уходом.

С этими словами Антресолькин вопросительно посмотрел на его тетю, которая еще тяжелее вздохнула и изобразила на своем лице мучительные страдания.

– Давайте его под мое начало, я его приведу в чувства, – сверкнул золотыми зубами Бандюганов.

При словах последнего внезапно перестал стонать на своей лавке Дядя Лёня и, буквально, съежился от страха, что даже шлепанцы на его ногах слегка затряслись. Но он постарался посильнее зажмурить глаза, так как полагал, что раз он ничего в таком положении не видел, то и сам был незаметен. Но тоже как Крохоборов немного подсматривал в щелочку.

– Нет, его мы сами вылечим, – решительно сказала Дюймовочкина, подошедшая к подъезду под руку с Газопроводовым. При этом посмотрела в сторону Минометкиной, которая улыбнулась ей, подумав про себя, в принципе, она очень ничего.