Незнакомая Шанель. «В постели с врагом»
Шрифт:
В любом случае странно.
Еще раз внимательно: агент АБВЕРА!
Согласно общепринятой версии, Шанель бывала в Берлине в декабре 1943 – январе 1944 года, но уж никак не позже весны, потому что 6 июня уже был открыт Второй фронт. Кто командовал абвером в это время? Вернемся на некоторое количество страниц назад и вспомним «хитрого лиса» Канариса. Да-да, именно он, которого после уничтожения Гейдриха Главное управление имперской безопасности в покое не оставило и под которого ежечасно, ежеминутно копал знакомый нам Шелленберг. Канариса «свалили» летом 1944 года, после чего Шелленберг остался «разведывать» в одиночку.
Так каким агентом
На протяжении многих страниц Воган утверждает, что ее наставник барон Луис Вофленд (Baron Louis de Vaufreland) верой и правдой служил абверу, был агентом, вербующим новеньких. При чем здесь Шелленберг, который абвер на дух не переносил? И даже если поверить, что Вофленда еще считали V-Mann (агентом гестапо), все равно не сходится, гестапо, которым руководил Мюллер, глава СД Вальтер Шелленберг любил не больше ведомства Канариса. Да и Мюллер не допустил бы, чтоб его агент «раздваивался» на абвер.
Интересно, как присваивали номера агентам абвера, просто «россыпью» или по порядку? Едва ли по принципу «какой подвернется», компьютеров у тех, кто вел картотеку, не было, можно и запутаться, присвоить один номер двоим сразу. Скорее всего, действительно по порядку, по мере оформления документов, во всяком случае, так логичней.
Но если это так, то странная ситуация, у «новенькой» Шанель номер F-7124, а у завербовавшего ее, то есть «старенького» Вофленда, имевшего кличку Piscatory (Рыбак) – F-7667. Так кто кого старше или завербовал?
В многочисленных публикациях сплошные страсти: Шанель много лет была нацистской шпионкой, выполняла многочисленные задания абвера, работала на Шелленберга.
Не будем снова о том, что абвер и Шелленберг не одно и то же, и о том, что едва ли может считаться многолетним стаж с декабря 1943 года (а может, и с марта 1944-го) по июнь 1944-го. А какие задания, кроме неудавшейся «Модной шляпы», которая шпионажем не пахла?
Кто ж его знает, но документ – главное, раз был документ, значит, были и задания! Главное – бумажка, а она свидетельствует, что Шанель злостная преступница мирового масштаба! Если хорошенько подумать, все можно найти. «Шляпой» назвали не зря? Конечно! А не была ли ее переделка шляп для французских дам тем самым сверхсекретным заданием? Отвлекающий маневр – не иначе, ведь задумавшись о своих дамах в необычных шляпках, французы могли запросто проглядеть стратегические планы нацистов. Бред? А чем лучше обвинения в шпионской деятельности шестидесятилетней женщины, которая жила в боковом крыле отеля «Ритц», носа не высовывая всю войну? Обвинения только на основании того, что отель все же был «Ритц», а не какой-нибудь заштатный.
И все же не так все просто...
Клаус Харпрехт в предисловии к мемуарам Вальтера Шелленберга «Лабиринт» писал:
«Я вспоминаю, как однажды, беседуя со мной в парке отеля в Палланце, Шелленберг внезапно запнулся и понизил голос: навстречу нам шла пожилая жена садовника, только и всего. Шелленберг прошептал: «Французы всегда охотно использовали пожилых женщин в качестве агентов...»
Нет дыма без огня? Возможно...
А что думал по этому поводу тот, ради контакта с которым городили такой огород? Неизвестно, Черчилль не раскрывал своих секретов, хотя письма, написанные сначала Шанель, а потом Верой Ломбарди, сохранил, они помогут пролить кое-какой свет на ситуацию.
ОБАЯТЕЛЬНЫЙ
Политика или дружба?
Бывший премьер-министр Великобритании, ныне отошедший от дел, сэр Уинстон Черчилль со вздохом отложил в сторону перо и задумчиво уставился в окно на морскую гладь, отражающую солнечные лучи. Все же Французская Ривьера хороша в любое время года, ну... почти в любое. И вилла «Ла Пауза» тоже расположена удачно, отсюда прекрасный вид на море.
Весной 1959 года сэр Уинстон гостил у своего издателя Венди Ривза, купившего эту виллу у первой ее владелицы Габриэль Шанель, которую все звали Коко, а теперь великой Мадемуазель. Шанель построила «Ла Паузу» в 1929 году, чтобы ее тогдашнему любовнику Вендору, герцогу Вестминстерскому, было где писать пейзажи.
Старинный приятель Черчилля герцог Вестминстерский, или попросту Бенни, увлекся живописью по примеру Уинстона. Но у Черчилля получилось лучше, его в 1948 году даже избрали Почетным членом Королевской академии искусств Великобритании, причем за картины, подписанные именем Дэвида Винтера.
Только что супруга сэра Черчилля сообщила, что его персональная выставка 62 картин в Лондоне проходит с невиданным успехом. После аншлага в США последовал такой же на родине.
Клементина писала, что число посетителей выставки уже перевалило за 100 000, причем никто, даже скептики-специалисты, не обзывали творчество Черчилля мазней. Напротив, говорили, что если бы он занимался больше живописью, чем политикой, то вполне мог составить конкуренцию импрессионистам.
Черчиллю очень хотелось оторваться от редактирования последнего тома «Истории англоязычных народов», ради чего, собственно, он и приехал к Ривзу в «Ла Паузу», и отправиться на берег с мольбертом. Но сейчас сэр Уинстон задумался не о мольберте с красками и даже не об обожаемой супруге Клемми, а о первой владелице виллы великой Мадемуазель Коко Шанель.
Удивительная женщина, необычная во всем, сумевшая переделать мир под себя, и даже теперь, в семьдесят пять, не знающая покоя. Франция не оценила Мадемуазель, вернее, не простила ей военных лет. Именно об этих годах и размышлял сейчас Уинстон Черчилль, задумчиво глядя в окно прекрасной виллы, построенной Коко Шанель.
Что же такого натворила Мадемуазель во время войны, что французы навсегда занесли ее в черный список, забыв, что совсем недавно почитали как богиню?
Это не грешки молодости, которые можно списать на недомыслие. Когда фашисты оккупировали Францию, Коко Шанель было пятьдесят шесть, а когда она вообразила себя нацистским агентом и миротворицей мирового масштаба, и вовсе шестьдесят. Мадемуазель отличалась острым умом, не менее острым языком и запредельной самоуверенностью.
Однажды леди Астор, желая уколоть Черчилля, во время обеда вдруг громко заявила:
– Если бы я была вашей женой, то всыпала бы в ваш бокал яд.
Черчилль согласно кивнул:
– Если бы я был вашим мужем, я бы этот яд выпил.
Нет, из-за Коко Шанель Черчилль травиться бы не стал, но и жить вместе тоже. Женщина, способная швырнуть в воду залива огромный изумруд только потому, что его преподнес изменивший любовник, слишком расточительна. Он вообще не думал о Шанель как о женщине, у Уинстона была его обожаемая Клементина. А вот выходку Мадемуазель 1944 года, едва не стоившую позже ей если не жизни, то свободы, забыть не мог, хотя прошло уже почти пятнадцать лет.