Незнакомец из тринадцатой квартиры…
Шрифт:
Пробираясь к Музкомедии, мы не переставали удивляться, чего это люди устроили такую кучу малу так рано — ещё целых сорок минут до начала. А все бегут и толкаются, как будто уже началось!
Мы думали, что нам придётся ждать Будку и его братию. Мы немного перестарались и пришли на десять минут раньше. Но вдруг я услышал над самым ухом пронзительный свист и голос Будки:
— Они уже тут!
И в тот же миг нас окружила знакомая ватага хлопцев. Но теперь на их лицах не было угрозы, а только любопытство.
— Так, —
— Спасибо, — с подчёркнутой вежливостью сказал я, — но билеты у нас есть, — и вытащил из кармана билеты.
В компании кто-то хихикнул. Будка съёжился, но, видно, решил не сдаваться.
— А ну покажь! Может, какие-нибудь входные… Гм… Сектор «А»! Ну, тогда конечно… Нам ещё лучше, мы их сейчас загоним в момент! — И он неожиданно громко крикнул: — Кому билеты?!
Миг — и Будка исчез из наших глаз: десятки жаждущих навалились на него. Это были те несчастные, с расстроенными лицами, которых мы встречали на каждом шагу на пути к стадиону. Все они жалобно спрашивали, как побирушки:
— Нет лишнего билетика?
— Нет лишнего?
— У кого лишний билет?
Те, кто имел билеты, гордо и независимо проходили мимо них, толкая и наступая им на ноги.
…Через полминуты мы наконец снова увидели Будку — он был такой встрёпанный, как будто его били.
— Продавать билеты на футбол — всё равно что под трамвай кидаться, — криво усмехаясь, сказал он и махнул рукой. — Идём на стадион! А то ещё и на свои места не попадём.
— А когда же… о том деле поговорить? — спросил я.
— Потом, потом! После матча. Встретимся на этом месте…
Спорить было бесполезно.
Наверно, легче перейти границу какой-нибудь маленькой страны, чем без билета попасть на стадион в Киеве. Раз пять проверяли у нас билеты, пока мы добрались до нашего сектора «А»…
Когда мы сели, на поле футболисты уже стукали мячи. Но мы знали, что это ещё не игра, а только разминка. Мячей было много, на каждого футболиста не меньше чем по одному, и бедные вратари суетились в воротах, как мыши, загнанные в угол, то и дело пропуская «штуки».
Пришёл дядя (сразу стало тесно), хитро глянул на нас и хитро подмигнул. Мы для порядка опустили глаза — пусть думает что хочет.
Разминка кончилась, поле опустело. Прошло ещё несколько минут, и на поле вышли трое: один в середине с мячом и двое по бокам с флажками — судьи.
Поставил главный судья мяч на середину поля, засвистел.
Из-под центральной трибуны выбежали команды. Выстроились, поприветствовали друг друга. Потом из публики вдруг выбежали на поле какие-то люди
— У-У-У-У-У!
— А-а-а-а-а!
— Канева давай, Канева!..
— А-а-а-а!
— Серебро давай! Давай Серебро!..
— О-о-о-о-о!
— Базилю передай! Передай Базилю-у-у!
— У-у-у-у-у-у!
— Дай Бибе! Бибе дай!
— А-а-а-а-ай!
Огромное корыто стадиона бушует, как кипящий котёл… И кажется, что пар вздымается ввысь и собирается там в тучки.
…Возле нас сидел не то профессор университета, не то артист цирка. С одной стороны, он был очень похож на профессора — интеллигентное лицо, очки, бородка, портфель под мышкой. А с другой стороны… ну абсолютный циркач! Всё время подскакивал, блеял, свистал, ржал, как жеребец. А когда киевляне забили гол, он подкинул свой портфель чуть не под облака, а потом поймал его одной рукой. Да так и не каждый циркач сможет! И не смолкал профессор-циркач ни на миг. Когда какой-нибудь футболист с мячом прорывался вперёд, он подгонял его пронзительным:
— Пошёл-пошёл-пошёл-пошёл! — и верещал таким страшным голосом, каким даже «караул» кричать стыдно.
Верещал до тех пор, пока у футболиста не отбирали мяч. Тогда он с досадой махал рукой и кричал:
— Так и знал! Передавать надо! Базилевичу надо было передать!.. — И тут же переносил внимание на другого футболиста: — Ну ты смотри! Ну просто пасётся!.. Бегать надо, бегать! Ты же футболист, а не корова!
Как будто бедному запыхавшемуся, задёрганному футболисту и секунду передохнуть нельзя! Такой бессердечный болельщик!
Рядом с ним сидела женщина — наверно, его жена, — толстая, в самодельной шляпе из газеты. Она переживала молча, но так тяжко и шумно дышала, что свежего воздуха над стадионом, казалось, становится всё меньше и меньше. Профессор-циркач то и дело успокаивал её:
— Рыбонька, не волнуйся! Не волнуйся, рыбонька! Всё будет хорошо. Наши выиграют.
Ява подмигнул мне и тихонько сказал:
— Если б эту «рыбоньку» в воду бросить, вот бы звук был, вот плеску было бы!
Я представил себе это и улыбнулся:
— Да-а…
Но и профессор-циркач и «рыбонька» недолго привлекали наше внимание. На поле было так интересно, что мы забыли про всё на свете. Мы уже не были Павлушей и Явой, у которых свои характеры, вкусы, интересы. Мы были какой-то маленькой частицей огромного существа, которое называлось «стадион» и которое трясло как в лихорадке.
И когда судья несправедливо, как счёл стадион, не присудил одиннадцатиметровый в ворота торпедовцев (а «рука» точно была!), мы вместе со всеми завыли, загорланили, надрывая животы: