Незримому Собеседнику
Шрифт:
Ну, слава Тебе, Господи, разобрался. Главное в этом процессе помнить, как всегда, откуда ветер дует, а дует он от Любимой.
Ляля, настоятельно просившая, чтоб я писал Ей стихи, перестала на них реагировать даже словом «спасибо», одним днем нарочито замечала только мои фотки, и не отзывалась на просьбу сказать что-либо о стихе, который я написал, когда Она сама позвонила после нескольких дней молчания.
И копится разговор не телефонныйМежду алло и пока, доброй ночи,ИНе скрывая досады, я в разговоре попытался донести нижеизложенное, но всё так и застряло в беседе. И хотя нашёл выход эмоциям, и теперь у меня есть ещё примечания к «М И Ж», что-то сломалось, а вот, что именно, никак не пойму.
Ну, что сказать себе на память? Слово, конечно, ветер, но именно оно цепляет и держит. И когда ты зацепился за Беспокойство, то отпустить оно тебя может только к большему Беспокойству. И молчать о высказывании, о стихе может только та, которая уже обнажена Словом, и Она всегда будет Соавтором.
У конкретного читателя нет этой привилегии. Читатель – адресат с именем и фамилией. Он должен реагировать. Он одет. Написание стихов адресату сродни эксгибиционизму, если на тебя не реагируют, охота отпадает. И играть в это нельзя, как выяснилось.
Пик страхов, пик напряжения, что я без женского тепла не смогу идти дальше, уходит на второй план, с одной стороны, а с другой я перешёл черту привязанности к Имени. Мне нужно тепло, и если его не будет где-то там, то я найду его где-то здесь. Потому что снято табу. И, наверное, это чувствуется в воздухе. Никогда мне ещё не было так безразлично, с кем провести ночь, лишь бы получить удовольствие.
Но чем более контролируемо влечение, тем более доминирует желание Созвучия. А вот искать нового Созвучия у меня нет никакого желания. Для этого у меня уже есть Женщина, равно как для молчания с различным оттенком, для раздражения, для болезненных реакций, с кольцом ли Она, без кольца, хоть с пышной свадебной церемонией. Там, где Она у меня есть, Она только моя Единственная и неповторимая. Пока я не предложил, не написал своих стихов другим исполнителям. Но я сейчас не нуждаюсь в деньгах. А показательных жестов, типа вот есть те, кто готов меня петь и т. п. я не приемлю.
Что бы я ни делал сейчас, я это делаю для себя, ради себя, так как мне этого хочется, потому что я не получил того, чего хотел. Хотел мало, и хорошо, что не получил. Значит, будет, как и должно быть «всё или ничего», не оптом, но в розницу. Как-то так. И растет гнетущее ощущение, что я что-то сам себе недоговариваю.
Плохая организовалась традиция не писать Добрые ночи Любимой, надо исправлять. Входить в русло надо. А может быть,
Что-то где-то случилось, в том числе внутри меня. С одной стороны, теперь всё просто и ясно, и никакого смешения, с другой стороны, это вносит уточнения, которые будут за мной гоняться. И отпуск души моей постепенно переходит на рабочий лад. И всё это в сумме облегчение и боль одновременно.
Люблю очень.
За дверью было свидание. И оно упразднило стыд. Теперь, когда я пропах чужими запахами, обратной дороги не стало. Но, чтобы идти вперед, надо бы понять, что это за дорога. Та ли она, что я давно нарисовал, или не та? И желать доброй ночи отныне той, с которой их коротаешь.
Теперь, когда совсем очевидно, что с Ней всё иначе, и нет ощущения измены, теперь, когда все различия и сходства, как на ладони, есть лишь ощущение, что я как-то по-другому стал взрослеть. И я не могу, и, наверное, не хочу вычеркивать из себя ту Любимую Девочку, которая пока не вышла в ту самую Любимую Женщину, потому что всё, что связывал с Ней, так и остается связанным именно с Ней, включая третьего человека.
И уже не страшно идти впереди одному в этом направлении. Встретимся ли мы там? Как говорится, сделает ли Она свои пять шагов? Поживем – увидим. А пока мне тепло, легко и хорошо, и расставаться с этим ощущением я не собираюсь, тем более сказано: «Ну достался мне эгоист такой, ну и что ж теперь».
Итак, начинается период «хочешь быть Мужчиной – будь им». Тем самым, которым быть всегда хотел по типажу, с одной стороны, и по открывающимся ощущениям в организме, с другой. И эта странная, чисто мужская, схема размышлений, когда на приключения зовет инстинкт снизу живота и раздает команды уму и сердцу, непостижимая в теории, теперь развивает свои навыки. Мелочи, которых невозможно узнать с чужих слов, только со своих действий.
Я даже заподозрил, что Гришковец, в одной из своих книг, описывая ситуацию в жизни героя, описывал больше теорию, нежели ощущения, либо не смог их передать. Когда говорил от его имени о нахлынувшем влечении к чужой Женщине.
И всё четче видны две разные Женщины, две разные истории. И всё яснее, что если бы одна не пожалела слова «поздравляю» («я улыбаюсь»), то я б пошёл за Ней, и так бы не открыл многих деталей того положения, когда ведешь сам. Она очередной раз оттолкнула меня вперед. И теперь я не уступлю, ни себя такого, ни Её, возможную.
Нам можно быть врозь, но не меняться нельзя. Как было и с Ней уже не будет. Хоть отрекись Она от меня вовсе. Но Она в каждом подтексте моих размышлений.
Тем временем, я не думаю о новой книге, я проживаю её строки. Описывать их, тем более составлять – это лезть в какие-то интимные глубины. В коктейль чувств и эмоций, букет которого раскрывается только после того, как напиток будет испит. И всякие выводы преждевременны. Одно точно, многослойной она получится, как сама жизнь человеческая.