Незримые твари

Паланик Чак

Брэнди поворачивается к зеркалу другим боком и погружается в исследования.

– Я прям так тебя любила, что даже подумала - может, еще не поздно?

Брэнди проводит тюбиком блеска по верхней губе, потом по нижней, промокает губы платком и бросает большой поцелуй в стиле "Незабудка" в ракушечный унитаз. Брэнди спрашивает своими новыми губами:

– Есть идеи, как эту фигню сливать?

Я просидела многие часы на этом толчке, и - нет, ни разу не приметила, как сливать в нем воду. Ступаю в коридор, чтобы Брэнди

пришлось следовать за мной, раз уж она собралась болтать.

Брэнди спотыкается в дверях ванной комнаты, в месте, где плитка встречается с коридорным ковром. У нее на туфле сломался каблук. Чулок побежал в том месте, где зацепил за косяк двери. Для равновесия она схватилась за вешалку для полотенец и выщербила себе лак на ногте.

Эта сверкающе-жопная королева совершенства, она говорит:

– Вот срань.

Эта принцесса Принцесса орет мне вслед:

– Дело не в том, будто мне в самом деле охота стать женщиной, - кричит.
– Стой ты!

Брэнди орет:

– Я делаю такое лишь потому, что это самая большая ошибка, которую я могу для себя выдумать. Это глупо и разрушительно, и кого ты ни спроси - любой скажет тебе, что я неправа. Вот поэтому я и должна пройти это.

Брэнди спрашивает:

– Разве не ясно? Потому что мы натасканы так, чтобы вести жизнь правильно. Чтобы не делать глупостей, - говорит Брэнди.
– А я считаю - чем большей кажется глупость, тем больше шансов для меня вырваться и жить настоящей жизнью.

Как Христофор Колумб, который поплыл навстречу бедствию на край света.

Как Флеминг со своим хлебным грибком.

– Настоящие наши открытия приходят из хаоса, - кричит Брэнди.
– Из странствий в те места, которые кажутся неверными, глупыми и дурацкими.

Ее величественный голос заполняет дом, она орет:

– Не надо убегать от меня, когда я, на минутку, пытаюсь объясниться!

Ее пример - женщина, которая карабкается на гору, без разумной причины для таких упорных стараний, и для большинства людей это дурная блажь, неприятности, глупости. Та альпинистка может целыми днями быть в голоде и холоде, мучениях и страданиях, но всю дорогу будет карабкаться на вершину. И, может быть, оно ее изменит, но все, что она хочет видеть в этом - свою личную историю.

– А я, - говорит Брэнди, все еще стоя в двери ванной комнаты, все еще разглядывая потрескавшийся лак.
– Я делаю такую же глупость, только гораздо хуже: боль, деньги, время, и то, что меня бросили все старые друзья - а в конце мое тело станет моей историей.

Операция по смене пола может казаться кому-то чудом, но если тебе такого не хочется - это высшая форма самоуродования.

Она продолжает:

– Речь не о том, что быть женщиной плохо. Может быть, это замечательно, если хотеть быть ею. Фишка в том, - говорит Брэнди.
– Что быть женщиной мне хочется меньше всего

на свете. Это самая большая в мире глупость, которую я могу себе выдумать.

Потому что мы настолько пойманы в западню нашей культуры, в бытие бытия человеком с этой планеты, с мозгами как нам положено, с такой же парой рук и ног, как у всех. Мы настолько в ловушке, что любой путь к побегу, который мы можем вообразить себе, окажется лишь новой частью западни. Все, чего мы хотим - мы приучены хотеть.

– Моей первой идеей было ампутировать себе руку и ногу, левые или правые, - она смотрит на меня и пожимает плечами.
– Но ни один хирург не согласился бы мне помочь.

Говорит:

– Я рассматривала СПИД в качестве опыта, но тут СПИД уже был у всех подряд, и это казалось совершенно попсовым и банальным.

Говорит:

– Что-то такое сестры Реи сказали моей родной семье, почти уверена. Эти сучки иногда очень переимчивы.

Брэнди вытаскивает из сумочки пару белых перчаток, того типа, у которых на запястье застежка из жемчужины. Она сует руку в каждую перчатку и застегивает пуговицы. Белый - не очень хороший выбор цвета. В белом ее руки кажутся пересаженными от гигантского мультяшного мышонка.

– Потом я подумала насчет перемены пола, - продолжает она.
– Хирургии изменения сексуальных функций. Эти Реи, - говорит она.
– Считают, будто меня используют - а на самом деле я использую их с их деньгами, позволяя им думать, что они надо мной хозяева и вся идея принадлежит им.

Брэнди поднимает ногу, разглядывая сломанный каблук, и вздыхает. Потом тянется и снимает вторую туфлю.

– Ни к чему из этого Реи меня не толкали. Ни к чему. Просто это было самой большой глупостью, которую я могла сделать. Самым большим вызовом, который я могла себе бросить.

Брэнди отламывает каблук с целой туфли, оставляя ноги в двух уродливых плоскодонках.

Говорит:

– В бедствие надо прыгать обеими ногами.

Выбрасывает каблуки в мусорное ведро ванной.

– Я не натуралка и не голубая, - продолжает она.
– И не бисексуалка. Я хочу вырваться из ярлыков. Не желаю, чтобы вся моя жизнь была втиснута в рамки одного слова. Или рассказа. Я хочу найти что-то другое, непостижимое, какое-то место, которого нет на нашей карте. Настоящее приключение.

Сфинкс. Тайна. Пустая страница. Непостигнутая. Неопределенная. Непостижимая. Неопределимая. Всеми этими словами Брэнди обычно описывала меня в вуалях. Не просто рассказ, который продолжается в духе - "а потом, а потом, а потом", а потом раз - и смерть.

– Когда тебя повстречала, - говорит она.
– Я завидовала тебе. Я жаждала твое лицо. Я подумала, что лицо как у тебя потребует куда больше крутизны, чем любая операция по смене пола. Оно даст тебе открытия значительней. Оно сделает тебя сильнее, чем я когда-либо смогу стать.