Незримые узы

Брайт Фреда

— Это была символическая акция, Брай. А символ всегда может обернуться самой настоящей реальностью.

Но больше всего ее беспокоила убежденность Сэма в том, что сексуальная верность — буржуазный пережиток.

Она восприняла это в том смысле, что он по-прежнему спит с Марси Хендрикс или, по крайней мере, пользуется ее услугами. Эти подозрения перешли в уверенность, когда через месяц после начала их романа она столкнулась с Марси в магазине Бонвита, где та покупала нижнее белье.

— Я слышала, ты встречаешься с Хьюстоном… — сказала Марси, рассматривая на свет нечто воздушное.

— Хьюстоном? — Аликс понадобилось некоторое

время, чтобы сообразить, кого та имеет в виду, и вспомнить, что Сэм пользовался разными именами в общении с разными людьми. У него была как минимум дюжина фальшивых удостоверений. Прежде чем Аликс успела ответить, Марси рассмеялась и положила свою покупку на прилавок — это были персиковые шелковые трусики, обильно украшенные оборочками и кружевом.

— И такие же, только черного цвета! — распорядилась Марси, обращаясь к продавцу, а потом с удовлетворенной ухмылкой повернулась к Аликс:

— Полный разврат… Но Хьюстон буквально тащится, когда я надеваю сексуальное нижнее белье! Он говорит, что в них я выгляжу как голливудский вариант первоклассной французской шлюхи.

— Не знала… — сухо отреагировала Аликс.

Когда Сэм заявился к ней в следующий раз, она была в ярости.

— Как ты можешь заниматься любовью и с этой идиоткой, и со мной?! И со сколькими еще, хотела бы я знать?

Сэм рассмеялся:

— Уверяю тебя, ты этого вовсе не хочешь!

Но тем не менее он весь вечер был необыкновенно нежен, почти полон раскаяния. Он признался ей в любви и принялся рассказывать об отношениях Жана-Поля Сартра и Симоны де Бовуар.

— Два совершенных мозга, — разглагольствовал он, — мужчина и женщина, которые наслаждались полной близостью и полной свободой!

Он объяснил Аликс разницу между «необходимой» и «случайной» любовью. Так, несмотря на то, что Аликс ему необходима, он имеет право и на случайные, мимолетные связи.

То, что для мужчин давно уже истина, для женщин не менее важно: люди не могут быть предметом собственности, а личная свобода предполагает, кроме всего прочего, и свободу в обретении разностороннего сексуального опыта.

— Только и всего!

— Чушь собачья! — воскликнула Аликс, заливаясь слезами. — Довольно затейливый способ дать мне понять, что я всего лишь одна из толпы!

— Ну почему женщины субъективны до такой тупости! — застонал он в ответ, на что Аликс с жаром возразила:

— Нет!

Но, как всегда, последнее слово осталось за Сэмом: он заключил ее в свои объятия.

— Не ревнуй, Брай… Я с ума по тебе схожу. Давай лучше определим ситуацию так: с Марси я трахаюсь, а с тобой — занимаюсь любовью. — После чего они трахались — или занимались любовью? — до самого рассвета.

И хотя он и не помышлял пересмотреть свою точку зрения насчет несовместимости радикальных политических взглядов и моногамии, впоследствии он стал чаще оставаться ночевать у Аликс, как бы убеждая ее в том, что Марси в трусиках персикового цвета потерпела полное фиаско.

Однажды он привел Аликс к себе «на хату» — в нелегальную квартиру в старом районе улицы Норт-Энд.

Она пришла в ужас: как он мог так жить?! Закопченные окна, всюду тараканы, вонь от протекающих канализационных труб и остатков протухшей пиццы… В квартире обретались также: страшенного вида «полковник» Армии освобождения Анголы, два студента-недоучки, исключенные из колледжа, метеоролог из Чикаго, несовершеннолетняя беглянка из дому по имени Кэти, которая обычно слонялась по жилью

в одной мужской рубашке не по размеру и, по признанию Сэма, могла завалиться в постель с самым распоследним солдатом.

Сэм спал в углу комнаты на брошенном на пол матрасе. В одиночестве, как надеялась Аликс, хотя и не могла уже за это поручиться. Больше она туда не приходила.

На следующий же день она вручила Сэму ключ от своих апартаментов и сказала, что он может приходить и уходить когда пожелает. Что он и делал.

«Отель „Брайден"» — так называл он ее хоромы. Появившись, он тут же отправлялся в ванную и долго блаженствовал под горячим душем, после чего растирался ее пушистыми махровыми полотенцами, которые затем бросал на пол. Для человека радикальных взглядов у него оказались вполне буржуазные замашки…

Аликс предложила ему переехать к ней.

— Все чистые полотенца в твоем распоряжении, — не преминула она поддеть его. Но Сэм, как обычно, перевернул все с ног на голову:

— А почему бы тебе не переехать жить ко мне, Брай? Много комнат… Всегда можно бросить на пол еще один матрас.

Аликс вздохнула:

— С тобой невозможно говорить серьезно.

— Почему же, возможно.

— Но… но… — залепетала она.

— Что «но»? Чем ты боишься там заразиться? Нищетой?

— А что хорошего в нищете? — парировала она. — Ее узнаешь по запаху и в прямом, и в переносном смысле слова! Зачем, объясни мне, жить в дыре, когда можно пользоваться некоторыми удобствами цивилизации — такими, например, как горячая вода и центральное отопление? Я заметила, что это и тебе самому нравится! И ведь ты сам вырос не в трущобах! Речь тут идет о здравом смысле. Если мы с тобой будем жить как бродяги, общество не станет ни на йоту счастливее, а мы только попусту растратим силы. Дорогой, переезжай ко мне! А если это задевает твою гордость, и ты не хочешь жить за счет женщины, что ж — за квартиру уже заплачено!

— Меньше всего меня волнует жизнь за счет женщины.

— Тогда в чем же дело? Ты же не отнимаешь у бедняков последний кусок хлеба!

Сэм фыркнул:

— По-моему, довольно странное замечание, принимая во внимание, откуда взялось все это, — он обвел рукой комнату. — Шелковые простыни, китайский фарфор…

— У меня нет шелковых простыней, — вмешалась было Аликс, но он не обратил на нее внимания.

— … и серебряный чайный поднос — все это подарки Брайдена-бомбардировщика. И каждый милый пустячок оплачен кровью ни в чем не повинных вьетнамцев. Не то чтобы твой отец был хуже любого другого чертова империалиста… Все они одинаковы. Нет такого понятия — чистые деньги.

Когда Аликс возразила, что компания отца производит не только аппаратуру для бомбардировщиков, но и много других полезных вещей, Сэм попросту наорал на нее:

— Знаешь, в чем твоя проблема, Брай? Ты занимаешь позицию стороннего наблюдателя, а не действующего лица! Тебе так легче: ты хочешь произносить правильные речи, придерживаться благородных взглядов, а возвращаться сюда, в дом с привратником, нырять в свою уютную постельку, натянув на себя простыню — шелковую или какую другую — и при этом прекрасно себя чувствовать! Ни в чем себе не отказывать, уж не говоря о том, чтобы познать страдания или бедность… Я не говорю, что в тараканах или испорченном сортире есть что-то возвышенное — все это действительно неэстетично и антисанитарно… Но я, по крайней мере, не веду себя как страус, засунувший голову в песок!