Нф-100: Врата Миров
Шрифт:
Глава 4. Прерванное чаепитие
Сени, куда прошел Сысой, а вслед за ним и Стерлигов, были без окон и скудно освещались снопом света, проникавшего из-за открытой двери. Профессор успел увидеть ряд бочонков с солениями, аккуратно поставленных с двух сторон вдоль стен, деревянный ларь в углу со следами мучной пыли на крышке, и перешагнул в светлое помещение через высокий порог, от которого ровными линиями растекались домотканые разноцветные половички: один до печи, второй
"Не холостяцкое житье с кефиром и консервами, да салатом из магазина", - с сожалением подумал о своем быте Стерлигов.
В стене напротив печи светилось небольшое оконце. Пятистенок - прямоугольный дом, разделенный внутренней перегородкой на две неравные части, выглядел добротно и основательно. Но хозяин не остановился в помещении с печью, а прошел дальше, к следующей двери, уже без порога и, наконец, обернулся к гостю,
– Пожалуйте в светёлку.
Светёлка оправдывала свое название, с фасада и по боковой стене сверкали по два чисто вымытых окна. Широкие подоконники украшали горшки примулы и герани, проглядывающие сквозь белые строченые занавески. Икон здесь не было. Огромный телевизор, как показалось Стерлигову, замещал старинный атрибут веры. Заметив его удивление, Сысой ухмыльнулся в бороду, но ничего не сказал, а жестом пригласил гостя за стол.
Медный крутобокий самовар призывно фыркал только что вскипевшей водой и звал к чаепитию. Стерлигову очень хотелось разглядеть низ самовара - не на углях ли, но поддувало закрывала заслонка, и он не стал себя терзать ненужными вопросами.
– От электричества, - сказал Сысой, словно услышав его немой вопрос, вилка сзади, не видно.
Пал Палыч сел на высокий стул против миски с картофельными шаньгами и закрытыми пирожками, по запаху - рыбными.
– Вам простого чаю или с травами?
– это уже Любава обратилась к нему.
– Налей ему настоящего!
– распорядился хозяин.
– А если аллергия на травы?
– возразила жена, вопросительно глядя на Стерлигова.
– Любой, как нальете, - Стерлигов мысленно удивился сочетанию современной аллергии и старинного самовара. Хотя перепады обращения с панибратского "ты", на вежливое "вы" говорили ему о том, что теперь он стал уважаемым и почитаемым человеком, он предпочел не просить для себя отдельных привилегий - заварочный чайник на макушке самовара был один.
– Тогда с мятой и чабрецом, - наливала Любава чай тоненькой струйкой, приговаривая, - это я потому говорю, с чем заварен, потому что все равно спросите потом.
Отхлебнув глоток ароматного и душистого чая, Палыч захлебнулся, нет, не жидкостью, а забытым вспоминанием детства в деревне у бабушки, когда он еще бегал босиком по траве, мокрой от росы, не боясь простуды. Утром травы на лугу не пахли, роса щипала подошвы ног холодом, приводя мальчика Павлушу в состояние блаженного восторга, после которого весь день у него держалось хорошее настроение и праздничный настрой. Поэтому он часто таскал воду с речки для полива огородных грядок именно рано утром, чтобы запомнить этот восторг. Зато днем, когда солнце жарило так, что проникало до самых костей, можно было прилечь с книжкой под раскидистой ивой на берегу, чтобы лицо обдувал слабый ветерок со стороны реки.
– Вкусный чай?
– голос Любавы звучал настойчиво, даже назойливо.
– А? Что?
– Стерлигов с сожалением отвлекся от приятных грёз.
– Вот такая у меня хозяйка, - сготовит так, что люди всё забывают - горделиво вставил Сысой, потягивая чай из чашки, я-то уже привычный. А поначалу все туман в голове мерещился, да видения всякие.
– Колдунья, да колдунья, замучал первое время, - улыбнулась его жена, - а я просто знаю, когда какую траву собирать, да как заваривать, секрета в том нет. И пищу всякую с любовью готовлю, не наспех.
– А туман откуда? От трав?
– Стерлигов хотел выяснить природу не проходящего в его голове видения тумана после глотка чая.
– Может, с непривычки?
– Туман?
– Сысой с прытью, неожиданной для его комплекции, сорвался с места и, подскочив к окну, отодвинул занавеску. В следующее мгновение он непостижимым образом оказался уже на пороге в сером прорезиненном дождевике с капюшоном, и, кидая Любе в руки еще два таких же дождевика, отрывисто скомандовал,
– Водяной ли, кто, шуткует? Светопреставление! Беги к лодке и гостя с собой бери.
Любава, приняв плащи одной рукой, и дотронувшись ладонью другой до стола, серьезно произнесла,
– Святая Мария, дай уехать и приехать, дома снова ночевать.
Повернулась к оторопевшему Стерлигову,
– Спешить надо, туманов в это время не бывает, случилось что-то. Потом поговорите.
Пал Палыч с нескрываемым сожалением отставил недоеденную шаньгу и поднялся со стула. Любава, истолковав его действия по - своему, посоветовала,
– Доедайте уж на ходу, вернемся, новых напеку. Эти зачерствеют.
И продолжила в ответ на явное недоумение на лице Стерлигова,
– Сиверик, если прилетит, дует не меньше трех дней кряду. Вчера были третьи сутки, а он все дует, да еще туманом прикрылся. Сейчас будет свирепеть шесть, девять или двенадцать суток. Видно, сильно с женой поссорился, что обратно домой не спешит.
На ходу заглатывая последний кусок шаньги, профессор облачился в дождевик и уже стоял на крыльце, подгоняемый не столько любопытством, сколько серьезностью хозяев и желанием все-таки поговорить с Сысоем, узнать... А что он хотел узнать, Стерлигов и сам не мог сказать себе, сбитый с толку быстро развивающимися событиями с его непосредственным участием.
Сысой молча ждал у лодки. Лодка оказалась вместительной, с мотором на корме, но хозяин, также молча кивнув жене и гостю, сел за весла. Туман, из-за которого странным образом забеспокоились хозяева, не показался Стерлигову каким-то необычным, что стоило бы вот так мчаться, сломя голову. Но кто их знает, местных, им виднее. Не объясняя ничего, и Сысой, и Любава молча ждали, пока их гость неуклюже перешагнет через высокий борт лодки и разместится на скамье рядом с хозяйкой.
– Капюшон застегни, - резко и отрывисто скомандовал хозяин профессору и взялся за вёсла,