НФ: Альманах научной фантастики 31 (1987)
Шрифт:
Огромный город, все ли звезды будут светить тебе год спустя?
Антон понуро опустил голову. Где же путь? Если очень захотеть и напрячься, то можно уловить наиболее четкие сновидения соседей по этажу. Но зачем? Поблизости нет знающих об оружии, а грезы и кошмары остальных неприкосновенны. Как же выявить тех, кому все известно, выдаст ли кого-нибудь волна мыслечувств или у всех причастных она надежно заблокирована? Скорее всего, заблокирована, даже наверняка заблокирована.
Выкрасть бы Падишаха… Господи, какая только глупость не лезет в голову, когда не знаешь, что делать!
А. небо у них красивое.
Пройдя в комнату, Антон прилег на кровать,
– Нет!
– толчком отдалось в сознании.
– Не мешай! Картина, мигнув, погасла. Антон сменил волну поиска, и в смутной дымке воскурении обозначился вспыхивающий разноцветными огнями зал, колышащиеся, как водоросли в потоке, тени танцующих, пролетающие над ними хромофорные диски, какие-то столики внизу, за прозрачностью пола, полураскрытые рты сидящих за ними, в уши ударил топот, гомон и смех. «Я развлекаюсь, ты что, не видишь?» - отозвался в Антоне ироничный голос Юл Найта.
«Ухожу, ухожу», - мысленно сказал Антон и переключился. Лю Банг откликнулся сразу, словно того и ждал. Сводчатое, без окон, помещение, где он находился, напоминало подвал каземата. Казалось, оно было забито всякой рухлядью, но крохотная лампочка на столе, чуть выбеляя свод, скрадывала в полумраке все остальное; отчетливо выделялась лишь поверхность стола, раскрытая книга в ветхом коричневом переплете да склоненное над ней лицо Лю Банга. Книга никак не могла быть Компактом, то была именно книга, раритет, ей полагалось находиться в хранилище с неизменной влажностью и температурой. Согнутая в локте рука Лю Банга сжимала погасшую трубку, пальцы другой руки Отбивали по столу неуверенный такт. Нахмурясь, Лю Банг тотчас прервал свое занятие и повернулся к Антону.
«Очень кстати! Не вспомнишь ли, кто правил Англией, когда Ньютон создавал свою механику? Нет? А чьим придворным был Пушкин? Тоже нет? Прелестно! Прошло всего шесть-семь веков, всякий знает Пушкина, но только архивист помнит, кто в его дни был императором; вот это я и хотел уточнить. То есть как зачем? Строители и граждане будущего есть везде. Окажись в руках того государя-императора атомная бомба, кто стал бы ее противником? Здесь параллельная ситуация. И всюду чимандры. Толпы, в которых не разглядишь лица. Теперь я понимаю, почему Диоген днем с огнем искал человека… Вот и я занят тем же, ищу разумных. Пока все».
Связь прекратилась. Помедлив, Антон открыл глаза, уставился в темноту комнаты. В окно, дробя тени, заглядывали мохнатые жгучие звезды, за перегородкой кто-то, не считаясь с веком, по-своему, по-домашнему, трубил во все носовые завертки. Диковинный хрипящий звук заставил Антона улыбнуться; до чего же хлипкие стены, кое-кто явно нажился при строительстве
Нажился! Если здесь каждый за себя и один бог за всех, то почему эта простая мысль до сих пор не пришла ему в голову?
А потому и не пришла, что в предстоящей борьбе никакой традиционный прием не мог принести успеха, уж в этих-то хитростях противник был изощрен всем своим многовековым опытом. Но ведь всякую силу можно обратить против самой себя!
Стряхнув оцепенение, Антон вскочил и подсел к терминалу, Придирчиво оглядел технику, М-да… Графическая и речевая связь, допотопный дисплей, облупившаяся на кожухе пленка антикоррозийного протектора, никаких, ясное дело, выводных контактов, обычное гостиничное барахло, примитив, но все-таки это связь с Центральным Искинтом. Не зажигая света, Антон ногтем открутил крепежные винты, снял кожух, кончиками пальцев ощупал схему. Ничего, канал информразвертки довольно широк - можно попробовать. Антон тронул рычажок переключателя, экран налился белесым светом, на панели зажегся рубиновый огонек.
– Задача на метаязыке, - тихо сказал Антон.
– Готов, - последовал бесстрастный ответ.
Для выражения задачи и ее ввода в Искинт требовался светокарандаш, но Антон им не воспользовался, не это ему было нужно. Легким касанием пальцев он, точно зверька, огладил инвентор, тронул грани смежных кристаллов, пока не ощутил знакомое покалывание, и тогда, опустив ладони, сосредоточился на этом щемящем покалывании, представил, как под кожей ладоней исчезает холодок соприкосновения с веществом, как вместе с холодком исчезает его твердость и нет уже больше ни пальцев, ни вещества, ни тесной комнаты, ни аппарата в ней, а есть только человеческое "я", движущееся навстречу тому, что скрыто в Искинте, - сливающееся с ним,
Мгновение перехода, как всегда, выпало из сознания. Внезапно Антон стал не тем, чем был, бесплотно завис в волне необозримого, почему-то белого, как полуденный туман, океана, и эта волна колыхнула его сознание, или, наоборот, сознание всколыхнуло всю эту туманную и неощутимую вокруг белизну. Что-то вроде изумления передалось Антону, он привычно и быстро откликнулся, и тогда в его сознании вспышкой возник вопрос, который нельзя было выразить словами, как, впрочем, и весь последовавший затем диалог, в котором человек узнавал Искинт, а тот, в свою очередь, узнавал человека.
Хотя можно ли это назвать узнаванием? Один из величайших философов, Карл Маркс, к ужасу примитивных материалистов еще в докибернетическую эпоху высказал ту, впоследствии самоочевидную мысль, что и машине присуща своя, особого рода «душа», выражающаяся в действии законов ее функционирования. Тем более это относилось к Искинту, искусственному интеллекту целой планеты, главному управителю всех ее техносистем, чья память вмещала все и вся, чей мозг одновременно решал тысячи задач, отвечал на тысячи запросов и выдавал миллионы команд. Да, у Искинта была своя «душа», огромная и сложная, как он сам, ее-то Антон и воспринял как бескрайне колышащийся, неосязаемо белый, безбрежный океан инаковости.
Но если бы диалог между человеком и Искинтом можно было перевести в слова, то он бы предстал примерно таким.
– Кто или что там?
– Я человек.
– Вижу, но ты иной.
– Чем?
– Иная регуляция психики, больше уровней, отчетливый контакт.
– С тобой часто входят в контакт?
– Редко, попыткой, нет отклика. Оттого и вопрос: кто?
– Я раскрываюсь. Снят ли вопрос?
– Да. Ты человек. Не как все. Интересен.
– Это взаимно.
– Новое всегда интересно.