НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 1
Шрифт:
Эроя хотела отказаться от эксперимента, как это сделали многие отдыхающие, не пожелавшие освежать свое видение мира, но после непродолжительного раздумья решила: «Попробую! Чему быть, того не миновать!»
И она рискнула.
Дверь камеры открылась, и Эроя села в кресло. Вдруг что-то случилось с миром. Планета шатнулась и как бы сдвинулась с места. Уж не превратилась ли снова Эроя в пчелу, как это случилось однажды в детстве?
Она слышала музыку, тихую музыку, которая перешла в шепот. Шепот сменился свистом утренней птицы.
И снова запела птица. Она щелкала, свистела, переливалась то весельем, то тоской, она превращала в звуки весь мир.
— Ну, как вы чувствуете себя, дорогая? — спросил Эрою женский голос.
— Хорошо.
— На этот раз довольно.
Эроя вышла из камеры на лесную поляну. Теперь у нее было другое зрение, другое обоняние, другой слух. Ей словно подменили все чувства. Она смотрела вокруг, словно видела все в первый раз. Ее все поражало, но больше всего удивляли ее самые простые вещи: деревья, лица, слова и их способность облекать в звуки предметы и явления. Казалось, она появилась здесь, на Дильнее, с другой планеты.
В птичьем горле все еще щелкал и звенел свист. Птица пела в посвежевшем сознании Эрои.
— Ну что? Обновила свое психическое поле?
«Обновила… — подумала Эроя. — Какое это, в сущности, пошлое, ничего не говорящее слово!»
— Я стала другой, — сказала Эроя, — и в то же время осталась той же самой.
— Я понимаю, — сказала Зара. — Подвержена обновлению только та часть психического поля, которая не ведает памятью. Вот если бы обновление затронуло и память, тогда бы ты, выйдя из камеры, снова родилась. Ты бы стала другой личностью.
— Зачем же, Зара? Разве ты недовольна моим «я» и вместо меня хотела бы видеть в моей оболочке другую сущность?
— Нет, нет! Зачем мне терять подругу ради неизвестного существа? Я люблю тебя такой, какая ты есть. Но мы сейчас, кажется, живем с тобой в разных мирах. Я в мире обыденного, ты в сказочном мире обновленных и обостренных чувств.
Павлушин снова в Ленинграде
Не надоела ли мне слава? Позавчера спросил меня об этом один будущий кандидат наук. Я ему ответил:
— Малость поднадоела.
Он мне говорит:
— Ну, ну! Слава никогда не может надоесть. — И добавляет ядовито: — Конечно, заслуженная слава.
По его словам, значит, я виноват, что подобрал в сквере необыкновенную книгу. А он что бы сделал на моем месте? Оставил бы ее лежать на песке? Или спрятал бы на этажерке среди собрания сочинений Болеслава Пруса и никому не сказал ни слова об этой находке?
Вчера
— Кого вам? — спрашиваю я.
— Нам нужно фантаста Павлушина.
Я им отвечаю:
— Я Павлушин, но я не фантаст. Упаси меня бог!
— А разве не вы написали знаменитую книгу?
— Я! Я написал! — И вешаю трубку.
Снова звонок:
— С вами говорят из Дворца культуры. Не могли бы вы…
— Не мог бы! — и вешаю трубку.
Телефон звонит, надрывается, но я не подхожу. У себя в научно-исследовательском институте я тоже делаю вид, что не имею отношения ко всей этой шумихе. Но это не помогает. В раздевалке тетя Клаша подает мне пальто, словно я министр. На лицах сотрудников выражение почтительного удивления. Захожу к новой машинистке, красивой девушке, перепечатать отчет. Она вся покрывается краской и ни с того, ни с сего спрашивает:
— А вы так и не встретили его?
— Кого не встретил?
— Ну, его. Я имею в виду существо с другой планеты.
— Нет, не встретил. Пока не довелось.
— А как ему удалось остаться незамеченным, если у него не такая наружность, как у нас?
— А откуда вам известно? Может, точно такая, как у нас с вами. Так когда перепечатаете?
Она взглянула на отчет, еще раз взглянула, потом говорит разочарованно:
— Обычный отчет.
— А вы думали что?
— Я думала, продолжение этой незаконченной книги.
— Так ведь не я же писал.
— Многие думают, что вы. Не один, конечно, а с кем-то. Вообще много разговоров вокруг вас. Я вчера одному знакомому сказала, что работаю вместе с вами в одном учреждении, так он, представьте, не поверил.
«Черт подери, — думаю я. — Красивая девица. Глаза живые, карие. И губки как нарисованные. А насчет ума, хоть бы где заняла!»
На другой день захожу.
— Ну как, — спрашиваю, — перепечатали?
Она мнется. А лицо ее опять покрывается краской.
— Вы очень скромный, — говорит вдруг она и подает мне перепечатанный отчет.
— А почему бы мне быть нескромным? — отвечаю я. — Я даже не кандидат наук. Я просто младший сотрудник.
— Разве? А мне говорили, что вас выбрали действительным членом Датской академии наук и в Индии вам присудили премию за большие заслуги в развитии научно-популярной и фантастической литературы.
— Преувеличивают, — сказал я. И, взяв отчет, вышел.
Я бы не стал рассказывать о машинистке, если бы это был не характерный случай, хотя и мелкий. Человек смотрит на себя не только своими, но и чужими глазами, чаще чужими, чем своими. Стоило бы мне закрыть глаза и посмотреть на себя глазами этой машинистки, как я бы и в самом деле вообразил себя членом Датской академии наук. Но я-то ведь знаю себе цену, знаю, кто я такой. Разве человек может измениться от того, что он нагнулся и поднял кем-то потерянную книгу?