НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 22
Шрифт:
— Сколько тебе лет, Дениз?
— Шестнадцать. Столько, сколько было маме, когда она встретилась с моим отцом.
Такая постановка вопроса, — вернее, ответа — как-то сразу его отрезвила.
— Ну, раз тебе только шестнадцать, то у тебя, как у несовершеннолетней, должен быть укороченный рабочий день. Посему отправляйся-ка домой и свари картошки, она в углу кухни, в коробке из-под торта. Не поленись почистить. А я еще подиктую.
Дениз царственно выплыла из беседки. Нефертити бы да се плечи.
А через час она прибежала,
После обеда они снова разошлись по своим беседкам, а когда начало темнеть, Дениз на рабочем месте не оказалось, вероятно, ей уже надоело и она решила воспользоваться своей привилегией несовершеннолетней. Артем нашел ее на тахте, с поджатыми ногами и иголкой в руках. Его единственная праздничная рубашка из индийского полотна, аккуратно четвертованная, была разложена на столе.
— Ты с ума сошла, Дениз. Что ты сделала с моей рубашкой?
— А? Вам жалко?
— Да нет, но все-таки…
— Вы чересчур любопытны, — и принялась разрезать рукава на длинные полосы.
Она провозилась весь вечер, что-то напевая себе под нос. Наконец торжествующе объявила:
— Конец!
— Премиленький сарафанчик. Узнаю в воланах собственные рукава. Надеюсь, ты не собираешься его сейчас, при мне, примерять?
Дениз покраснела.
— Ох, извини меня, дурака. Наша полуденная беседа напомнила мне, что ты все-таки француженка.
— Я не вижу связи…
— У меня почему-то сложилось представление, что француженка обязательно должна говорить двусмысленности, раздеваться в присутствии посторонних мужчин, целоваться с первым встречным и на все отвечать неизменным «о-ля-ля!».
— Вы насмотрелись дешевых фильмов, — грустно констатировала Дениз. Я даже не сержусь. Но если мы здесь будем жить… м-м… надолго, то я хотела бы иметь des draps, простыни. Это можно?
— Разумеется. А ты что, их тоже будешь резать?
— Зачем? Я буду спать. Провести целую неделю не раздеваясь… Мне просто стыдно.
— Ничего, можешь меня не стесняться.
— Мне стыдно перед собственным платьем. Оно есть мое единственное.
— А это, новое?
— Мой бог, это платье для ночи!
Теперь настала очередь смутиться Артему. Чтобы скрыть это, он ткнулся носом в шкаф.
— Держи наволочки… и это… и это… не надушено, ты уж извини… Я кретин! — радостно объявил он. — У меня же лежит Фимкин надувной матрац. Всю жизнь мечтал спать на балконе.
— Разве один — не страшно?
— Глупышка,
Он вылез на балкон, и было слышно, как он там возится с матрацем и велосипедным насосом. Через некоторое время его окликнули.
— Что тебе, детка?
Дениз не ответила, и он догадался, что надо к ней подойти.
Она уже устроилась на ночь, и Артем невольно улыбнулся, увидев свою рубашку, с отрезанными рукавами и воротом, непомерно широким для Дениз.
— Нефертити в мужской сорочке. Картина!
Она подняла на него глаза, не принимая его шутки:
— Доброй ночи.
— Спи, детка.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
На балконе было совсем не холодно. Артем перекинул свои вещи через перила, блаженно вытянулся и стал глядеть вверх. Чернота подземелья нависла над ним.
— Юп! — позвал он шепотом.
Слева, за перилами, что-то мелькнуло.
— Вы довольны нами, Юп?
— Да, — так же тихо донеслось из темноты. — А вы?
— Вполне. Хотя вспоминать — это не такое уж легкое дело, как можно было ожидать.
— Ты жалуешься?
— Нет.
— Тебе еще что-нибудь нужно?
— Мне — нет. Но я боюсь, что для Дениз всего этого будет мало.
— Что же ей нужно еще?
— Игрушки.
— Хорошо.
Он заснул незаметно для самого себя и проснулся только тогда, когда рассвело. Он потихонечку оделся и перелез через перила на землю. Он уже собирался обогнуть дом и войти в него через дверь, чтобы таким образом бесшумно проникнуть в кухню, но в этот момент до него донесся приглушенный вскрик Дениз. Одним прыжком он перемахнул обратно через перила и ворвался в комнату.
Стопка плоских разноцветных коробок высилась от пола до самого потолка, а возле нее, голыми коленками на полу, стояла Дениз. Вся комната была затоплена какой-то золотистой пеной, и Дениз подымала эту пену и прижимала к своему лицу. При виде Артема она вскочила и, крикнув что-то на своем языке, подняла над головой столько этого прозрачного пенного золота, сколько могло удержаться у нее на ладонях; потом она закружилась, и медовые невесомые струи с шелестом обвились вокруг нее. Артем подошел, потрогал пальцами, — гибкая синтетическая пленка, усеянная бесчисленными блестящими пузырьками.
— Получила-таки игрушку, — добродушно проворчал он.
— Мой бог, «игрушку»! Вы знаете, что мне хочется сказать при виде всего этого?
— Знаю: о-ля-ля!
— Вот именно. О-ля-ля!
— Сказала бы лучше спасибо.
— О, это мне в голову не пришло. Я… un cochen de lait, свинка. Кто мне все это подарил?
— По всей вероятности, Юп.
— Откуда здесь негр?
— Почему «негр»? Это наш хозяин.
— Юп — имя для прислуги, а не для хозяина, разве нет? Но все равно. Она бросилась к балконной двери, распахнула ее и крикнула: — Мерси, мсье Юп!